Вацлав Нижинский. Воспоминания - Ромола Нижинская Страница 23

Шум и волнение были ужасные. Критики были почти в истерике. Они толпой заполнили сцену и были в таком безумном восторге, что от волнения не могли дышать. Но Вацлав этого не знал: он в это время переодевался в своей уборной.

Снимая ожерелье, сделанное для него по рисунку Бенуа, он не осознавал того, что создал новую моду. Вначале это украшение из ткани с драгоценными камнями было надето поверх его сатиновой куртки, низко спускалось на грудь. Вацлав посчитал такую линию некрасивой и поднял его выше, превратив в короткое колье вокруг шеи. Картье быстро подхватил это нововведение, и в течение двух следующих сезонов знатные дамы Парижа и Лондона носили колье из черного муара с алмазами, жемчугами и бриллиантами по фасону Армиды.

Из версальских цветников — в степи Центральной Азии! Со скрипичных струн в зал хлынула прелюдия к половецким пляскам из оперы «Князь Игорь» Бородина, а на сцене возникли круглые, покрытые шкурами шатры татарского стойбища под рериховским золотым и рыжевато-дымчатым небом. Ряды женщин, одетых в просторные, висевшие складками штаны, двигались по кругу, а за ними тянулись их темные покрывала. Чудесная хореография Фокина неровными перепадами своих ритмов идеально совпадала с контрапунктом хора и оркестра.

«Пир» был представлением, составленным из работ нескольких композиторов и рассчитанным на то, чтобы показать всю труппу в народных танцах. Он открывался маршем из «Золотого петушка» Римского-Корсакова, затем шли танцы из «Лезгинки» Глинки, «Золотая рыбка» Чайковского, чардаш Глазунова, гопак Мусоргского, мазурка Глинки и волнующий финал из Второй симфонии Чайковского. Вацлав танцевал па-де-катр с Адольфом Больмом, Мордкиным и Козловым, и этот их танец произвел в зале настоящий фурор.

Только в конце представления, когда Дягилев открыл дверь «в святилище», то есть на сцену, своим друзьям, элите светского общества и людям из артистических кругов Парижа, Вацлав понял, что происходит что-то совершенно необычное. Его окружила толпа украшенных великолепными драгоценностями дам и мужчин. Эта толпа становилась все больше, и каждый в ней задавал ему вопросы, которые Вацлав не мог понять, потому что не знал ни слова по-французски. Нувель и Гинцбург, как могли, отвечали вместо него. Раздавленный всем этим — массой вопросов, множеством машущих рук и силой порыва этого потока людей, которые все хотели встретиться с ним, пожать ему руку, коснуться его, даже посмотреть на его туфли, он так смутился и растерялся, что убежал в свою уборную. Василий встал на страже у двери. Дягилев вместе с друзьями и с теми, кто финансировал его дело, отправился на большой прием; но Вацлав попросил извиниться за свое отсутствие и, совершенно ошеломленный тем, что случилось, уехал обратно в гостиницу по освещенным фонарями улицам, оставляя по пути за спиной толпы восторженных зрителей и отчаянно желая быть дома.

Сергей Павлович терпеть не мог вставать рано и потому завтракал в постели, одновременно он принимал доклады своих секретарей, диктовал письма и читал поздравительные телеграммы. У Дягилева на окнах всегда были опущены ставни, а в комнате даже в полдень горело яркое электрическое освещение, словно он, как старая маркиза, боялся дневного света. Он говорил по нескольким телефонам сразу и неутомимо работал со своими техническими сотрудниками и друзьями, не имея почти ни одной свободной минуты: он должен был не только следить за всем, что касалось балета, не упуская даже мельчайших подробностей, но и выполнять не терпевшие отсрочки светские обязанности — заходить с визитом к покровителям и покровительницам, отдавать дань уважения великому князю и оказывать тысячу других мелких знаков внимания, чтобы удержать вокруг себя своих многочисленных сторонников.

На следующее утро после премьеры Вацлав оделся как всегда и хотел отправиться в Шатле на занятие. Но когда он надевал костюм, дверь распахнулась, несмотря на бдительность Василия, и в комнату ворвалась группа странных жестикулирующих людей. Сначала Вацлав подумал: «Бог мой, во Франции — то же, что в России: полиция устроила обыск по политическим причинам». Но это было совсем другое. Просто пришли журналисты и фотографы, которые отчаянно старались объяснить Вацлаву, что он — настоящая сенсация для Парижа, что высококультурная парижская публика уже назвала его «Бог Танца» и что теперь он — мировая знаменитость.

Вскоре Дягилев, Бакст и остальные вышли из своих комнат, выручили его и объяснили все это, после чего Вацлав покорно позировал перед фотоаппаратами. Он был на самом верху счастья оттого, что отклик парижской публики был таким быстрым и прием таким горячим, что парижане так хорошо понимают и так сильно любят его искусство.

Для Дягилева и артистов его балета устраивали праздники всюду, где они появлялись. Но Вацлав очень редко бывал с ними, потому что не любил даже самые маленькие изменения в распорядке своего дня.

Утром он выпивал несколько чашек чаю, а потом ехал в театр на урок к маэстро Чекетти. Затем была репетиция у Фокина и после нее, примерно в четыре часа, поздний ленч с Дягилевым у Ларю, где всегда собирались Бакст, Бенуа, Гинцбург и наиболее близкий круг балетоманов. С каждым днем их толпа увеличивалась, потому что каждый друг приводил своих друзей — французских и английских музыкантов, художников и актеров, Гинцбург приводил своих друзей — международных банкиров, а Нувель — государственных деятелей и дипломатов. Таким путем Вацлав встречался со всеми, кто имел большое значение в международных кругах, и все время молча наблюдал за ними.

После ленча он ездил на прогулку в Булонский лес, обычно с Нувелем или Бакстом. Они проезжали под зелеными липами и конскими каштанами, мимо озера, где дети спускали на воду свои игрушечные лодочки, мимо Арменонвиля с его зонтами от солнца и веселыми столиками и медленно возвращались, оставляя за спиной длинную тень Триумфальной арки, назад в гостиницу, где массажист Вацлава в течение часа растирал его мышцы, чтобы дать им отдых. Потом Вацлав еще час спал в темной комнате. В половине седьмого Василий будил его, и они вместе отправлялись в Шатле на вечернее представление.

Кроме уже названных спектаклей, новинками сезона были «Клеопатра», «Сильфиды» и «Восточные мотивы».

«Павильон» нес в себе несомненные признаки новизны в искусстве и позволял увидеть подлинную силу Фокина, но в этом балете не было таких сенсационных нововведений, как в «Клеопатре». «Ночь Клеопатры» первоначально была создана для сцены Мариинского театра на сюжет известного произведения Теофиля Готье, где эта царица ищет себе на одну ночь любовника, который пожелает умереть на