Александр Ефимов - Над полем боя Страница 23

Удар был настолько силен, что мне не сразу удалось осмыслить происшедшее. Я повис в кабине вниз головой, но сознание не потерял. Моей щеки коснулось что-то мягкое. Это же мои меховые унты! А где ноги? Не пойму! На шее, что ли? Слышно было, как скрипит снег. Под тяжестью многотонного самолета он начинал оседать, вдавливая меня в кабину. Перед глазами снежный ком, и на нем пятна и капельки крови. Одна, вторая... Значит, моя? Но что со мной, не могу понять. И так меня зажало, что нельзя пошевелить ни руками, ни ногами и голову не повернуть...

До слуха донесся рокот моторов. Это полк уходил на задание. А я? Нахожусь вверх ногами в перевернутом самолете...

Пока разобрался, что же произошло, к самолету кто-то подъехал. По голосу слышу - командир полка майор Карякин.

- Ефимов, жив?

- Кажется, жив! - по возможности бодро ответил я, в горячке не чувствуя боли.

Следом за командиром к месту происшествия подъехали летчики, техники, механики и санитарная машина с врачом. Слышно было, как вокруг меня суетились однополчане, пытаясь приподнять самолет. Но не так-то просто это сделать, если он с бомбами лежит на спине. А врач торопил, беспокоясь за мою жизнь.

И вот уже солдаты подкопали снег под одной плоскостью, накренили самолет, и сильные руки друзей вытащили меня из снежного плена. В момент удара на мне лопнул ремень, слетели унты... В таком виде я перебрался в санитарную машину и попал в распоряжение полковых медиков. "Ну все, - думаю, - теперь не скоро от них вырвешься".

Пока я делал приседания перед командиром и врачом Михаилом Боймелем, стараясь убедить их, что никаких повреждений у меня нет, техники и механики поставили самолет "на ноги". У него был погнут винт и основательно помят фонарь кабины.

Расследование происшествия не заняло много времени. Оставленный моим самолетом след показывал, что причиной происшествия оказалась та самая припорошенная снежной пылью наледь. Не думали отрицать свою причастность к происшествию ни комендант аэродрома, ни командир аэродромной роты.

На всю жизнь запомнился мне этот неудавшийся взлет... Досадно было сознавать, что пострадал я даже не в бою, а у себя дома. Мне, можно сказать, повезло, потому что отделался всего-навсего легким испугом. А ведь могло закончиться это ЧП куда хуже. В тот день еще три самолета выкатились за пределы расчищенной полосы и тоже получили повреждения. Недаром говорят, что одна беда не приходит.

Тысячу раз был прав мой первый инструктор аэроклуба Филипп Баутин. Он часто повторял нам, курсантам, старую авиационную истину: "Предусмотри перед полетом все, в авиации мелочей не бывает".

Одной такой вот "мелочью" я пренебрег и тотчас был наказан. Ведь сами же видели, что в последние дни февраля на аэродроме из-за оттепелей образуются наледь. Надо было не стесняться и как-то напомнить об этом командиру. Но ложное понимание смелости, героизма, боязнь, что, чего доброго, сочтут за слишком осторожного летчика, помешали доложить старшему начальнику о своих предположениях.

К большому сожалению, неприятности в тот день в нашем полку не закончились. Из-за низкой облачности в районе цели вернулись, не выполнив задания, летчики Жаров и Правдивцев. Они совершили посадку, имея на борту бомбовые связки. При грубой посадке эти связки могли взорваться под самолетами. Опасения эти подтвердились.

В момент приземления на самолете А. Правдивцева действительно оторвалась одна такая связка, состоящая из четырех двадцатипятикилограммовых осколочных бомб. Как мячики, запрыгали они вслед за самолетом, а затем зарылись в снег.

Бомбы не взорвались. Очевидно, потому, что упали в глубокий снег.

На вопрос командира, почему летчики не сбросили бомбы в поле, ведущий Алексей Правдивцев вздохнул и доложил:

- Жаль было зазря бросать их, товарищ майор. Еще придет час, упадут эти бомбы на головы фашистов!

Майор Карякин только рукой махнул. Конечно же, он и политработник призывали всех летчиков каждую бомбу бросать обязательно в цель, но нельзя же производить посадку с таким опасным грузом. Это было запрещено инструкцией и в данной ситуации могло привести к тяжелым последствиям.

Да, инструкции - плод многолетнего опыта. Для того они и пишутся, чтобы их выполнять. А у нас порой случалось так: прочитают важный документ на построении, подошьют его в дело и забудут о нем. И лишь когда что-то случится, вспоминают: "Ах да, было же по этому поводу указание, да мы запамятовали".

Именно так произошло и у нас в полку. В паре с Анатолием Васильевым мы должны были вылететь на разведку войск противника. Получив задачу, бегом направляемся к самолетам. Механик помогает надеть парашют. Сажусь в кабину. Начинаю запуск.

Но что это? Винт проворачивается, а мотор не запускается. Несколько попыток ничего не дали. Механик открывает лючки, начинает проверять зажигание. Все впустую. Вылезаю из кабины. Делаю знак рукой начальнику штаба, даю знать, что самолет неисправен. Васильев тем временем выруливает на старт. Значит, придется ему лететь одному. Но и его поджидала неудача.

Из-за пренебрежительного отношения к руководящим документам летчик чуть было не погиб. А случилось вот что. Инженерная служба вышестоящего штаба прислала шифровку с требованием провести доработку на некоторых моторах. Ее нужно было выполнить и на машине лейтенанта Васильева. Серия мотора как раз совпадала с указанной в шифровке. Но наши инженеры решили: успеется. Ведь летали же раньше на этой машине, и ничего не случалось.

И вот движки вдруг закапризничали. На моем самолете мотор отказал на земле, у Васильева - в воздухе. Ситуация, в которую попал летчик, была, казалось, безвыходной. Взлетная полоса ушла под стремительно взмывший самолет. За крылом мелькнула граница летного поля, небольшой пустырь, а дальше по курсу взлета на несколько километров расстилалась поляна. На ней торчали выкорчеванные пни с оттопыренными вверх корнями. Словно огромные осьминоги, они как бы затаились, поджидая добычу. И вот машина с заклинившим мотором несется им навстречу.

Не было у Васильева столь нужного в таких условиях запаса высоты. Разворот на 180 градусов и посадка на аэродром исключены. Тяжело груженный самолет упал бы раньше, чем летчик сумел осуществить задуманное. В непосредственной близости от земли нельзя было воспользоваться и парашютом: не наполнится воздухом купол. Но где же выход? Неужели так вот и погибнуть, не причинив никакого урона врагу?..

На принятие решения лейтенанту Васильеву отводились секунды. Молниеносно он отбрасывал в уме, как негодные, один вариант за другим. И все же остановился на первом. Круто потеряв последние метры высоты, выровнял машину в полуметре от земли и, не выпуская шасси, мягко посадил ее прямо перед собой между пнями. Сделано это было мастерски. Все, кто был на старте, без команды бегом бросились выручать летчика.