Леонид Млечин - Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция Страница 23

Но Горбачев и его ближайшее окружение требовали реальных результатов. Публичные речи звучали все свободнее и откровеннее. Осмелев, люди говорили что думали, высказывали наболевшее. Публиковались прежде запрещенные литературные произведения. Появилась искренняя и острая публицистика, и очень быстро началась эрозия единого идеологического пространства. Догмы рушились очень быстро. Только одни в стране жаждали перемен, а другие держались за старое, считая гласность перегибом. В сентябре 1987 года председатель КГБ Чебриков выступил с большим докладом на торжественном собрании, посвященном 110-летию со дня рождения Феликса Эдмундовича Дзержинского. Что же он говорил?

«Одним из главных объектов подрывной деятельности спецслужб империалистических государств остается морально-политический потенциал нашего общества, мировоззрение советского человека…

Специальные службы империализма пытаются нащупать новые лазейки для проникновения в наше общество, оказывают целенаправленное и дифференцированное воздействие на различные группы населения СССР с целью навязать советским людям буржуазное понимание демократии, вывести процесс повышения социально-политической активности трудящихся из-под влияния партии, расколоть монолитное единство партии и народа, насадить политический и идеологический плюрализм…

Под прицелом империалистических спецслужб находятся все слои населения нашей страны… Наши противники пытаются столкнуть отдельных представителей художественной интеллигенции на позиции критиканства, демагогии и нигилизма, очернения некоторых этапов исторического развития нашего общества…»

На одном заседании политбюро зашел разговор о том, что телевидение и пресса идут «не туда». Чебриков охотно поддержал тему. Вот отрывок из стенограммы.

«Чебриков: Сейчас по телевидению есть одна очень популярная передача — “Двенадцатый этаж”. В ней идет перепалка между молодежью и старшими поколениями. Причем, как правило, старшее поколение выглядит довольно бледно, не может дать соответствующего отпора вызывающе ведущим себя молодым интеллектуалам.

Рыжков: На мой взгляд, это опасная передача.

Чебриков: Таким вещам надо давать отпор. Я не за то, чтобы писались оды в честь прошлого или настоящего, но если мы выпустим из-под контроля литературный процесс, то получится, что за 70 лет советской власти у нас не было ни одного светлого дня…»

Тогдашний секретарь ЦК Вадим Андреевич Медведев пишет, что выступления Чебрикова были выдержаны в обычном для руководителя КГБ стиле, который впоследствии унаследовал и Крючков — говорить о внутренних проблемах страны через критику «замыслов нашего идеологического противника».

Член политбюро Александр Николаевич Яковлев вспоминал, что в те годы он много спорил с председателем комитета госбезопасности:

«Чебриков — спокойный, рассудительный человек, фронтовик, не очень речист, но говорил всегда по делу. Отношения у меня с ним были сложные. В личном плане — уважительные, но в характеристике диссидентского движения, его мотивов и действий мы расходились».

Горбачев попросил двух членов политбюро объясниться и прийти к общей точке зрения. Яковлев и Чебриков встретились на конспиративной квартире КГБ. Сидели до четырех утра. Яковлев доказывал, что пора прекратить политические преследования — иначе демократические преобразования невозможны. Чебриков напирал на то, что есть люди, получающие от иностранных спецслужбы деньги на антисоветскую деятельность.

«Из его рассуждений, — писал Яковлев, — я уловил, хотя Виктор Михайлович и не называл фамилий, что немало людей из агентуры КГБ внедрено в демократическое движение. Единственное, что я узнал в конкретном плане, так это историю создания общества “Память” и задачи, которые ставились перед этим обществом…»

Анатолий Черняев, бывший помощник Горбачева, вспоминает, как Чебриков позвонил Михаилу Сергеевичу с известием: возвращенного из ссылки выдающегося ученого Андрея Дмитриевича Сахарова избрали в президиум Академии наук.

— Незрелая у нас академия, Михаил Сергеевич, — горестно заметил председатель комитета госбезопасности.

В сентябре 1988 года Чебриков дал большое интервью «Правде». В стране — огромные перемены. Это, вообще говоря, была уже другая страна. Понятно, что председатель КГБ мог не одобрять перемены, но он хотя бы должен был их замечать. Из его слов этого не следовало:

«Зарубежные подрывные центры настойчиво пытаются внедрить в сознание советских людей мысль о том, что негативные явления в экономической и социальной жизни нашей страны вытекают якобы из самой сущности социалистического строя и что единственной возможностью добиться реального улучшения дел является отказ от сделанного нами исторического выбора, от социализма. Усиленно рекламируются ценности буржуазной демократии. К сожалению, находятся люди, которые, если можно так выразиться, “клюют” на эту наживку».

На вопрос корреспондентов о задачах КГБ Чебриков ответил так:

«Усилия чекистов сосредоточены прежде всего на том, чтобы своевременно вскрывать и пресекать разведывательно-подрывную деятельность иностранных спецслужб, а также враждебные действия антисоветски, антисоциалистически настроенных лиц внутри страны, направленные на подрыв и ликвидацию существующего у нас строя».

После этого интервью не прошло и месяца, как Горбачев передвинул Чебрикова с поста председателя КГБ на уже менее значимый пост секретаря ЦК. Чебрикова поставили курировать административные и правоохранительные органы вместо Анатолия Ивановича Лукьянова, перешедшего в Верховный Совет СССР.

Генеральный секретарь дорожил надежным и неамбициозным председателем КГБ, унаследованным от Андропова. Но потом увидел, что Виктор Михайлович не только внутренне сопротивляется духу перемен, но и не очень годится на эту роль. Молчаливый, строгий и немногословный Чебриков казался, наверное, человеком, который более всего боится сказать лишнего. Потом, видимо, выяснилось, что ему, возможно, просто нечего сказать.

Горбачеву понадобился человек с более широким кругозором, более гибкий и готовый ему помочь. Вот он и сменил Чебрикова на другого андроповского человека — начальника разведки Владимира Александровича Крючкова, о чем потом горько пожалел.

Почему Горбачев выбрал именно его? Предлагали, скажем, кандидатуру генерала Филиппа Денисовича Бобкова, бывшего начальника 5-го управления. Можно предположить, что Михаил Сергеевич выбрал человека из разведки, полагая, что тот меньше руководителей внутренних подразделений КГБ станет противодействовать перестройке.