Рудольф Волтерс - Специалист в Сибири Страница 23

Был у меня знакомый датчанин, которого бюро специалистов в Вене наняло на работу на два года инженером — железнодорожником. Он подписал договор с горным трестом, который, по словам венского советского представителя, занимался также и железными дорогами. Датчанина послали из Москвы в Новосибирск. Здесь не знали, что с ним делать, и послали его двумя месяцами позднее в Ленинск, в сибирский угольный район. По дороге туда он заснул в поезде и проснулся только на маленькой станции в глубине Алтая. После долгих блужданий и приключений он прибыл в Ленинск, где тоже не знали, что с ним делать. Через месяц он снова оказался в Новосибирске. Еще два месяца он ничего не делает, но зарплата ему идет. Его пытаются еще раз послать подальше, на этот раз в Томск. Он отказывается и переходит в трест «Сибирские железные дороги». Здесь он попадает не в тот отдел и сидит еще два месяца без работы, потому что переход в проектный отдел из — за запрета на прием новых сотрудников после первого января становится невозможным. В результате долгих и трудных переговоров ему удается после шести месяцев ничегонеделания в России расторгнуть договор и уехать обратно в Данию.

Во всем этом нет ничего необычного для России.

Почти все специалисты должны сами заботиться о том, чтобы добыть работу. В это трудно поверить, но в большинстве случаев, так же как и в моем, нужно было выдержать настоящий бой за работу, тем более такую, которая бы соответствовала квалификации.

С одним единственным «туристом» познакомился я в Новосибирске. Однажды раздался стук в дверь, и в комнату зашел двадцатилетний светловолосый человек с сильным берлинским акцентом:

«Лефке меня зовут. Вы ведь немец? Не смог бы я здесь где — нибудь работать? Я профессиональный велосипедист и ездил для одной берлинской фирмы мод. Я хотел бы быть шофером».

Этот берлинский парень оказался скитальцем по миру, который помимо прочего «немного взглянул и на Россию». На скопленные деньги он приехал в Москву, работал то тут, то там на фабриках и в совхозах, и постепенно добрался до Новосибирска. Мне удалось устроить ему работу в автомастерских, где он выдержал около шести недель, пока немецкий консул не отправил его, совершенно истощенного, обратно в Германию.

Для простого немецкого рабочего условия в России были очень плохи. Он не получал особого обслуживания и жилья и во всех отношениях был уравнен с русскими. Тем не менее еще в середине 1932 г. в Новосибирск почти ежедневно прибывали немецкие шахтеры, которых посылали дальше, в угольные регионы.

Однако в середине зимы все они в полном составе явились обратно; теперь они знали, что безработная жизнь в Германии намного предпочтительнее подобной жизни в Сибири. Не только условия проживания оказались для этих шахтеров совершенно невозможными — особенно они ругали примитивные инструменты и недостаток безопасности на предприятиях. Кроме того, шла непрерывная борьба за заработанные деньги, поскольку работали аккордно; но условия были такими, что постоянно оплачивалась только половина работы.

Иной такой немецкий пролетарий — коммунист с развернутым знаменем, являлся в рай для трудящихся — и теперь он знал, где находится ад.

Первое января 1933 года

Тридцать первого декабря я был приглашен на празднование Нового года к своему шефу. Это был печальный праздник.

Мы все надеялись получить задержанную зарплату, как минимум, за ноябрь. Этого не произошло, и на столе были только водка с селедкой и немного черного хлеба. Ночью мы ждали речи Сталина по радио. Ведь первый пятилетний план был победоносно завершен! Со времен пролетарской революции протекли пятнадцать долгих голодных лет. Первого января 1933 г. должно было наступить тройное улучшение жизненного уровня — это пообещал никогда не ошибающийся вождь. С верой в выполнение обещания 160 миллионов пролетариев перенесли голодные годы. 160 миллионов пролетариев ждали обещанного. Произошло же нечто иное.

Речь Сталина не прозвучала, и первое января угрюмо настроенные люди встретили работой. На всех снизошло что — то вроде отрезвления, и. как ведро холодной воды, подействовала на всех речь одного партийца на большом профсоюзном собрании нашего управления, созванного первого января после работы. Докладчик коротко подчеркнул огромные успехи промышленности во время первого пятилетнего плана и заявил далее, что с прогулами, наконец, должно быть покончено, а дисциплина с сегодняшнего дня должна быть надлежащим образом усилена. Комсомольцы установили, что такое — то количество людей сегодня утром опоздали на работу, и теперь все пойдет по — другому. Система ударных бригад должна теперь распространиться на все отделы, и все товарищи должны включиться в «социалистическое соревнование» друг с другом. Слегка усталое собрание постановило единогласно поднять дисциплину надежным методом ударных бригад. О повышении жизненного уровня и о пунктуальной выплате зарплаты не прозвучало ни слова.

Разочарование усиливалось тем, что в следующие дни на людей обрушился поток указов, только усиливших нищету и принуждение. Большие речи Сталина, Молотова и других вождей были произнесены десятью днями позже, чем ожидалось, и встречены без веры и воодушевления. По словам Сталина, новый год должен был стать годом передышки, отдыха. Но последние указы, которые предшествовали речи, говорили другим языком. Неудачи в сельском хозяйстве привели не к постепенному ослаблению нажима на страну, чего мы все ожидали, напротив, они привели к его ужесточению. Последняя, самая незначительная еще остававшаяся личная собственность в деревне, должна была быть «ликвидирована».

Удар за ударом преследовали несчастных товарищей, и даже Володя, который всегда слепо доверял системе и ждал первого января с большим воодушевлением, стал тихим и повесил голову.

Для начала все зарплаты были урезаны где — то на 10 %, что было тем более плохо, что наступала инфляция и цены, особенно на продукты питания, все время ползли вверх.

Продовольственные нормы, и так сильно урезанные, были на этот раз радикально снижены. Если для нас, иностранцев, были хотя бы сохранены хлебные нормы, для русских они уменьшились наполовину, а именно до 400 г в день, против прежних 800. Из всех ударов этот был самый тяжелый, потому что для русских хлеб — важнейший продукт питания. Даже обед, как минимум, наполовину состоит из хлеба. К тому же замужние неработающие женщины больше вообще не получали хлеба, которым раньше они обеспечивались так же, как и их мужья.