Альфред Штекли - Джордано Бруно Страница 23

Старый Джан Галеаццо всю жизнь ревностно вербовал прозелитов: может ли он не попытаться обратить в свою веру еще одного земляка? Он не ставит условий, ограничивается разъяснениями, дает благожелательные советы. Магистрат строго следит, чтобы в городе не заводились смутьяны. Никому нельзя жить здесь без дозволения. Итальянцы, слава богу, пользуются в Женеве хорошей славой, да и сам Джан Галеаццо участвует в заседаниях совета. Поручительства нескольких человек будет достаточно, чтобы раздобыть необходимое разрешение.

Маркиз ди Вико и его единомышленники окружают Бруно трогательной заботой. Первым делом они советуют ему совершенно распрощаться с рясой, обзавестись мирским платьем. Это легче сказать, чем сделать. У Джордано нет денег. Ему приходят на помощь, снабжают всем необходимым, дарят плащ, шляпу и даже шпагу. Да и почему он должен сохранять полученное в монастыре имя Джордано, когда его при крещении нарекли Филиппо?

Итальянские протестанты прочно осели в Женеве. Они занимаются ремеслами, торговлей, преподают в академии, служат городу как юристы, врачи, военные. У них пять типографий. В одной находят работу для Бруно. Теперь он имеет средства к жизни. Но разве Джордано приехал сюда, чтобы корпеть над чужими корректурами? Он действительно хочет постичь тонкости богословов-кальвинистов, чтобы с философской стороны оценить их взгляды. Он беседует с земляками, читает хвалимые ими книги, посещает проповеди. Попробовал бы он их не посещать! Члены магистрата прилежно ходили по домам и звали иностранцев в церковь. После трехкратного приглашения тех, кто отказывался, высылали.

Никколо Бальбани, богослов из Лукки, гордость женевских итальянцев, объясняет апостольские послания. Проповеди Бальбани пользуются большим успехом, но Бруно теряет к ним всякий интерес. Прописные истины набили ему оскомину, и он не восторженный отрок, чтобы умиляться премудростями катехизиса. Его всей душой тянет в университет.

О преподавании не может быть и речи. Будь он хоть трижды профессор теологии, раз он вскормлен папистами, его и близко не подпустят к академии! Если же он отрекся от католичества и обрел настоящую веру, то и тогда ему рано учить других, а прежде самому следует переучиваться.

Вскоре Бруно увидел, что внимательная забота «синьора маркиза» и его приближенных была вызвана больше религиозной ревностью, чем желанием помочь земляку. Ноланец не торопился с обращением в Кальвинову веру. Тогда ему дали понять, что если он не примет их религии, ему нечего впредь рассчитывать на заступничество общины и лучше уехать.

О, эта страсть обращать других в собственную веру! И здесь он не избавился от увещаний. Отринувшему католичество доказывают спасительность кальвинизма. Как будто человек, рвущийся к истине, обязательно должен, отбросив одно суеверие, проникнуться другим!

Ему разрешат посещать академию, коль скоро он подпишет их исповедание? Он должен держаться господствующей религии? Обязан примкнуть к кальвинистам? Бруно хочет основательнейшим образом познакомиться с идеологией протестантов. Он дает согласие. 20 мая 1579 года имя Филиппо Бруно Ноланца вносят в списки Женевской академии.

Высшая богословская школа, основанная еще при Кальвине, должна была готовить проповедников для романских земель. Постепенно задачи ее расширились. Были созданы новые факультеты, которые не только удовлетворяли потребности города в образованных людях, но и служили целям самой широкой пропаганды Кальвинова учения за границей.

Еще на родине, читая запретные для католиков книги, Бруно познакомился с протестантским учением. Но можно ли было считать это знакомство основательным, если книги приходилось доставать тайком и изучать украдкой? А вдруг самое главное так и осталось неведомым? В Женеве Бруно принялся внимательно штудировать сочинения протестантов. Его ждало горькое разочарование. Этические основы Кальвиновой веры ему глубоко чужды. Бруно с детских лет слышал, что человек ответствен за свое поведение: будущее спасение или осуждение, рай или ад зависят от того, как он жил, творил ли добрые дела иль совершал злодейства. Церковь сумела и эту мысль подчинить собственной корысти: под добрыми делами понимали не столь действительно хорошие поступки, сколь все приносящее клирикам доходы — одарение храмов божьих землями и недвижимостью, покупка свечей, образов, реликвий, посещение святых мест. А продажа индульгенций и вовсе сделалась эталоном развращающей жадности: тягчайшие грехи, оказалось, можно искупить золотом. Будущее оправдание стало зависеть от кошелька.

Протестантские догмы Бруно отвергал не менее решительно, чем католические. Рассуждения о промысле божьем он давно воспринимал как нелепицу, а доктрину Кальвина об абсолютном предопределении, согласно которой бог еще до сотворения мира предопределил судьбу каждого, считал еще большим абсурдом. Сколько бы хорошего и полезного ни делал человек, он не заслужит спасения, если предназначен к погибели? Полнейшее отрицание Кальвином свободы человеческой воли делало его взгляды особенно ненавистными для Бруно. О эти новые повелители небесных эмпиреев и раздатчики вечного блаженства! Берутся реформировать бессмысленную веру и исцелять язвы прогнившей религии, а сами только латают ненужную рухлядь!

Европа в смятении и тревоге. Народам очень Дорого обходятся религиозные распри. Но ради чего враждуют и умирают люди, раскалываются семьи, пылают в огне города, разоряются целые страны? Бруно изучает теологов-протестантов. Он поражен, насколько ничтожны по сути своей те идейные разногласия, из-за которых Европу заливают кровью. Может быть, реформация, освобождающая умы из папистского плена, ведет к расцвету наук и искусств? Может быть, протестанты превзошли католиков в философии и изучении природы? И здесь Бруно ждет разочарование. Тиранство богословия над наукой сказывается в Женеве так же ощутимо, как и в Риме. Не всматриваются пытливо в природные явления и не исследуют скрытые причины вещей — рассуждают о загробной жизни и паче всего пекутся о чистоте своей веры.

Дух, царящий в Женевской академии, не очень-то способствует научным изысканиям. Тон задают теологи. Кафедру богословия занимает прославленный эрудит Ламбер Дано. Недавно он выпустил книгу «Христианская физика», где доказывал, что не труды древних философов, а библия — основа всякого знания.

Он нападал на учение Демокрита и Эпикура о множественности миров. Дано сомневался: есть ли резоны думать, что Земля круглая? И это после Колумба, Магеллана, Коперника! Он прилежно листал священное писание. Немногочисленные тексты можно понимать по-разному. Все-таки Земля, пожалуй, круглая! Осторожный Дано не забывал предупредить читателей: правду-де знает лишь один господь!