Каринэ Фолиянц - Закулисные страсти. Как любили театральные примадонны Страница 23

Как любой поэт, он писал в первую очередь о себе. И очень показательно, что его герой – это всегда сильная личность с чертами сверхчеловека, эгоистичного и жестокого, для которого не существует никаких запретов и ничего недозволенного. По сути, Д’Аннунцио провозглашал полную свободу, то есть аморальность «вольного» человека. Это мировоззрение полностью отвечало духу фашизма, и совсем неудивительно, что со временем Д’Аннунцио стал идеологом этого направления.

Роман с Элеонорой, самый громкий в их жизни, был также непростым. Габриэле Д’Аннунцио, похоже, умел любить только себя самого, да и то как-то болезненно. А с женщинами… Он вспыхивал, загорался, в самоупоении совершал невероятные романтические поступки, а потом внезапно остывал. Короче, – театр одного актера.

Однако связь с Дузе помогла написать ему несколько пьес, в которых великая актриса блистала как никогда. Вполне вероятно, что бесконечные романы были нужны Д’Аннунцио именно как стимул и в то же время как материал для творчества.

Много позже другой итальянский драматург Гиго де Кьяро написал пьесу «Элеонора» – о последней ночи жизни великой актрисы, где в воспоминаниях Дузе переплетаются театр и жизнь, роли и реальные люди, любовь к Д’Аннунцио и его предательство.

А предавал он ее не раз. Романтизма ему хватало на какой-нибудь экстравагантный поступок, но никак не на продолжительные отношения. О верности он вообще не имел представления, а потому и с Элеонорой все проходило, как всегда: они встречались, когда у нее не было гастролей, а он был свободен от других дел; когда же она была вдали, он жил привычной жизнью – по пословице: «С глаз долой, из сердца – вон». Ко всему прочему, он до мельчайших интимных подробностей описал в своем романе «Пламя» все, чем искренне делилась с ним Элеонора в минуты близости.

Когда роман вышел в свет, Дузе была обижена и возмущена. Но Д’Аннунцио нашел какие-то слова оправдания, и она простила его.

Связь Д’Аннунцио с Дузе длилась 9 лет. В 1904 году они расстались. Расставание было ужасным – Габриэле при посторонних в грубых и непристойных выражениях говорил, что она вздорная, старая и ее женские прелести его больше не влекут. Дузе сказала, что презирает своего бывшего любовника и не желает ни видеть его, ни слышать его имени.

Правда, позднее Элеонора призналась: «Он мне отвратителен. Но я его обожаю».

Габриэле не очень грустил по поводу своего разрыва с актрисой. Однако после ее смерти Д’Аннунцио утверждал, что общается с духом Элеоноры, стоя перед статуей Будды…

Единственная женщина, устоявшая перед чарами Габриэле, была знаменитая танцовщица Айседора Дункан. Свои встречи с Д’Аннунцио она описала так: «Когда он встретил меня в Париже в 1912 году, он решил покорить меня. Это не может послужить мне комплиментом, ведь Д’Аннунцио покорял всех знаменитых женщин мира. Но я оказала ему сопротивление из-за своего преклонения перед Дузе. Я решила, что буду единственной, которая выстоит перед ним. Когда Д’Аннунцио стремился покорить женщину, он присылал ей каждое утро небольшое стихотворение и цветок как его символ. Каждое утро в 8 часов я получала такой цветок. Как-то вечером, а я занимала тогда студию вблизи отеля «Спайрон», Д’Аннунцио сказал мне с особым ударением: «Я приду в полночь». Весь день я готовила студию. Мы наполнили ее белыми лилиями, теми цветами, которые приносят на похороны, потом мы зажгли мириады свечей.

Д’Аннунцио, похоже, был поражен при виде студии, которая, казалось, стала похожей на готическую часовню. Мы подвели Д’Аннунцио к дивану, заваленному подушками, прежде всего я протанцевала перед ним, а затем осыпала цветами и расставила кругом свечи, плавно двигаясь под звуки траурного марша Шопена. Постепенно я погасила все свечи одну за другой, оставив лишь те, которые горели у его головы и в ногах. Он лежал, словно загипнотизированный, затем, все еще плавно двигаясь, я потушила свечи у его ног, но когда я торжественно направилась к одной свече, горевшей у его головы, он поднялся на ноги и с громким и пронзительным криком ужаса бросился из студии. Тем временем мы с пианистом, обессилев от смеха, свалились друг к другу на руки».

Через несколько лет, во время Первой мировой войны, Дункан приехала в Рим и остановилась в отеле «Регина». Оказалось, что соседний номер занимал Д’Аннунцио. Вот как описала Дункан их новую встречу у маркизы Казатти: «После обеда мы вернулись в залу… и маркиза послала за своей гадалкой. Она вошла в высоком остроконечном колпаке и плаще колдуньи и принялась предсказывать нам судьбу по картам. Тогда же вошел Д’Аннунцио. Он был очень суеверен и верил всем гадалкам. Гадалка сказала ему: “Вы полетите по воздуху и совершите огромные подвиги. Упадете и окажетесь у врат смерти, но вы пробьетесь сквозь смерть, избежите ее и доживете до великой славы”. Мне она сказала: „Вы сумеете пробудить нации к новой религии и основать великие храмы по всему миру. Вы находитесь под чрезвычайно прочной защитой. И когда вам грозит несчастный случай, вас охраняют великие ангелы. Вы доживете до очень преклонного возраста, вы будете жить вечно“. После этого мы вернулись в отель, Д’Аннунцио сказал мне: „Каждый вечер я буду приходить к вам в 12 часов. Я покорил всех женщин в мире, но я должен покорить еще Айседору“. И каждый вечер он приходил ко мне в 12 часов и рассказывал мне удивительные вещи о своей жизни, о своей юности и искусстве. Затем он принимался кричать: „Айседора! Я не могу больше, возьми меня!“ Я тихонько выпроваживала его из комнаты, так продолжалось три недели. Наконец я уехала».

А Габриэле Д’Аннунцио стал в Первую мировую войну военным авиатором. За отвагу его назначили командиром летного отряда. Во время одного вылета вражеская пуля выбила ему левый глаз, но он не демобилизовался. В 1919 году Д’Аннунцио возглавил 12-тысячную армию, захватил город Фиуме и удерживал его до победного конца.

За все заслуги перед Отечеством, личную отвагу, а также за активную поддержку фашистского правительства пришедший к власти в 1922 году Бенито Муссолини пожаловал Д’ Аннунцио титул принца. Теперь он величался принцем Монте Невозо.

Последние годы Д’Аннунцио доживал в собственном роскошном поместье на озере Гарда, стараясь держать на расстоянии и семью, и близких. Их ему заменял целый штат вышколенных слуг и местные деревенские женщины. Поскольку он продолжал писать, ему по-прежнему требовались «стимул и материал»…

Проживший «придуманную и сделанную» жизнь, Д’Аннунцио хотел и из своей смерти сделать представление: то он требовал, чтобы его тело использовали в качестве ядра для пушки, то настаивал, чтобы его тело растворили в кислоте… А смерть не стала дожидаться его окончательного решения – кровоизлияние в мозг застигло его за рабочим столом, всего за 11 дней до семидесятипятилетия. Произошло это 1 марта 1938 года.