Николай Внуков - Тот, кто называл себя О.Генри Страница 23

Ждали недолго. Некрашеный гроб выплыл из-за угла Вестерн-Маркет. Его несли на плечах братья Портеры — Кларк и Элжернон и соседи Элжернона — плотник Эгберт Тат и поденщик Джон Гоуэлс.

Женщины притихли, мужчины забыли про свои сигареты. Все с любопытством смотрели на Элжернона. Элжернон шел с бледным, окаменевшим лицом. Длинную седую бороду косил ветерок. Черный шейный платок был завязан неряшливым узлом.

Толпа молча пропускала несущих гроб. Кое-кто снимал шляпы. Кое-кто шептал молитвы. Кое-кто глухо откашливался.

Вдруг кто-то громко, будто выстрелил, сказал в спину Портеру:

— Изобретатель.

Толпа вздохнула, колыхнулась, сдвинулась.

Толпа ждала чего-то большего, чем похороны, потому что люди никогда не прощают тем, кому везет или не везет.

Портер не обернулся.

— Смотрите-ка, вон и сынок Мэри.

Эвелина Портер вела Билла за руку. Билл испуганно косился то на гроб, то на две стены чужих лиц. Тетя Лина не по-женски широко шагала. Билл едва успевал за ней.

Куда они идут? Зачем столько людей? Почему тетя Лина похожа на ворону?

Чужие лица двигались вдоль улицы. Впереди люди молчали. Сзади разговаривали.

— Рановато померла Мэри.

— От такой жизни помрешь.

— Сколько мальчишке-то?

— Скоро четыре.

— Четыре года и пятнадцать дней, — уточнил кто-то. Вспыхнул короткий смешок, перешедший в кашель.

— Теперь Элу Портеру пора заняться настоящим делом. Кашлянуло сразу несколько человек.

Билл спотыкался. Он устал. А тетя Лина все шла и шла, не сбавляя шага, черная и плоская, будто вырезанная из бумаги.

Наконец в стенах лиц появились просветы. Гроб миновал последний дом на Элм-стрит. Дальше дорога шла по негритянской слободе. А еще дальше, за кукурузным полем, за горбатым мостиком над сонным ручьем толпились надгробные доски кладбища.

Было это? А может быть, нет? Может быть, он все это придумал позже, когда стал старше? Но белые, очень яркие облака, плывущие по небу, ведь они были? И треск цикад в кукурузе. И негры, которые выходили на дорогу и провожали кортеж грустными глазами.

И ведь он хорошо помнит, что ему очень хотелось попрыгать на одной ножке по теплой пушистой пыли и выломать желтый кукурузный початок, туго завернутый в пеленки из тонких волокнистых листьев. Но тетя Лина дернула его за руку.

Только у мостика она остановилась, приложила к лицу носовой платок и посопела, будто у нее был насморк.

— А теперь, Билли, идем домой. Все кончено.

Она взглянула на желтый ящик, подплывающий к кладбищу, и пробормотала:

— Упокой, господи, душу Мэри Свэйм. Дай ей от щедрот своих то, чего у нее не было здесь…

Жители Гринсборо недолюбливали седобородого Элжернона Портера. По общему мнению, он был чудаком, а чудаков всегда или ненавидят, или смеются над ними, или жалеют.

Доктор Портер не кончал медицинского колледжа, однако при случае он умел выдернуть больной зуб, перебинтовать рассеченную топором ногу или составить порошок, выворачивающий человека наизнанку, если он случайно отравился лежалым мясом.

Для городка, в котором насчитывалось три тысячи жителей, он был совсем неплохим врачом.

Но доктор Портер не любил медицину.

Он мечтал о богатстве.

Не о том богатстве, что рождается из потертых медных центов и скопидомства. О богатстве неожиданном и головокружительном мечтал доктор Портер.

И еще мечтал он об известности и славе. Все свое свободное время, то есть большую часть дня, Элжернон Портер чертил или стругал что-то в большом сарае на заднем дворе своего неуютного дома.

Он изобретал «перпетуум мобиле», что означает, говорил он любопытным, назидательно подняв палец вверх, вечный двигатель. Он клялся, что сделает переворот в технике.

— Вот колесо, — показывал он на фургон, громыхающий по улице. — Пять тысяч лет назад оно было таким же колесом, как и сейчас, разве только придумали натягивать на него железную шину, чтобы дерево не так быстро сбивалось. Пройдет сто лет, и опять колесо останется таким же колесом, только железный обод заменят чем-нибудь другим. Разве это изобретательство! Вы придумайте что-нибудь другое, на новом, необычном принципе. Например — квадратное колесо. Ведь оно тоже может на что-нибудь пригодиться!

И он придумывал.

Но дом Портеров почему-то никогда не попадался на глаза Славе. И может быть, сам Элжернон Портер был виноват в этом. Он был страстен и небрежен. Он брался за все, не доводил до конца ничего и фантастическими мечтами возмещал недостатки своей работы.

Если Элжернону в руки попадали деньги, он их тратил не считая. Если денег не было, он не замечал этого и не страдал от их отсутствия. Богатство было для него желанным призраком, конечной целью, символом, определяющим положение в обществе, не более.

А кормить семью приходилось его сестре, Эвелине Портер. Мэри Свэйм, мать Билла, умерев, не оставила после себя ничего, кроме имени.

И вот в одной из пристроек неуклюжего дома Портеров тетя Лина очистила от всякого хлама нежилую комнату, поставила в ней два стола, длинные скамейки, повесила портрет Авраама Линкольна на одной стене и портрет генерала Ли, яростного врага Линкольна, на другой и объявила, что в школу начальной ступени может поступить любой белый мальчик или девочка, которым в этом году исполнилось семь лет.

Первым пришел сосед Портеров плотник Эгберт Тат.

Мисс Лина, — сказал он, потирая ладони, похожие на лопаты. — Мисс Лина, моему сорванцу скоро стукнет шесть с половиной… э… для ровного счета скажем — семь, верно? У моей старухи на руках трехлетний Дин, мальчонка еще без соображения, да еще намечается Джо… Я хочу сказать, мисс Лина, что Джо не родился, но скоро… это самое… Верно говорят, что чем человек беднее, тем больше у него детей. Сами понимаете, мисс Лина, городишко у нас, что курятник… Какие еще развлечения могут быть у бедняка! Взгляните на негров: все имущество — два глиняных горшка, а детишек всегда то десять, то двенадцать… Я не негр, конечно… Однако старухе моей туго приходится… У меня это самое… шестеро. Так уж, если можно, мисс Лина, присмотрите за старшим. То есть, я хочу сказать, за Томом. Ведь он с вашим Биллом вроде бы друг. Ну и, конечно, насчет разных наук… чтобы, значит, чтение, священное писание и послушание, понимаете?

Это будет стоить один доллар в неделю, — сказала Эвелина и добавила, покраснев: — Я хотела бы получить вперед.

— Вот-вот, о том-то я и толкую, мисс Лина, — обрадовался Эгберт. — Чтобы, значит, священное писание и чтобы мальчишка не сбился с пути. Дерите его сильнее, он к этому делу привык.

— Можете присылать Тома ко мне, — ответила Эвелина. Эгберт сбил шляпу на самые брови, выудил из кармана кисет и, поплевывая на негнущиеся пальцы, начал отсчитывать центы.