Александр Александрович Богданов - Коллектив авторов Страница 24

с теорией вероятностей. Научно возможный вывод один: действительное единство организационных методов, единство их повсюду – в психических и физических комплексах, в живой и мертвой природе, в работе стихийных сил и сознательной деятельности людей. Богданов утверждал, что тектология – это наука, и как наука она «характеризуется, во-первых, способом постановки этих задач – они берутся как организационные (или дезорганизационные); во-вторых, способом их решения – его путь идет через организационный анализ к организационному синтезу. Так как все задачи могут ставиться и решаться таким образом, то она является наукой наиболее общей. Вследствие этого у нее нет своего особого поля: ее поле охватывает области всех других наук, так что они все вместе образуют ее базу, ее необходимую опору, без которой тектология не была бы возможна»[28].

Философия эмпириомонизма оказывается якобы ненужной: психические и физические комплексы, проблема психофизиологического параллелизма, подстановка, сопряжение коллективного и индивидуального опыта и многое другое, что составляло суть эмпириомонизма, – все поглощается обобщающими постулатами тектологии или попросту игнорируется как не заслуживающее внимание новой науки – тектологии. Наука, пишет Богданов[29], «ограничена научными рамками; а “вещи в себе” – понятия философские. И если тектология есть наука, то она обязана изучать только явления, их связь и закономерность, а прочее предоставить философии. Она даже не опровергает этих философских понятий; но в решении ее задач их некуда поместить». Эта наука, считает Богданов, полностью соответствует материалистической онтологии, поскольку является обобщением эмпирических фактов. Но понятия и методологию тектологии как формализованную обобщающую дедуктивную систему Богданов формулировал, основываясь на индуктивном методе, который сам по себе таит еще много неясного и проблематичного. Неясна правомочность перехода от индуктивного ряда к дедуктивной системе, в которой массивы эмпирических фактов обрабатываются в мышлении и языке средствами дедуктивной логики и только поэтому получают законченный и организованный вид. Материалистическая, демокритовская онтология эмпириомонизма и прорезавшаяся сквозь нее идеалистическая, платоновская методология тектологии не могли не вступить в противоречие. Выбор был сделан в пользу науки – тектологии, и философия живого опыта – эмпириомонизм была отброшена. Но так ли это?

Исследователи, изучающие научное наследие Богданова, прекрасно знают, что понять тектологию без знания основ эмпириомонизма весьма сложно, если вообще невозможно[30]. Философские основания эмпириомонизма пронизывают все пласты идей тектологии. Эмпириомонизм и тектология – это двуединая сущность, только в одном облике она предстает как философская эмпирическая система монизма, а в другом – как абстрактная дедуктивная система высокой степени общности. На протяжении многих столетий ученые проводят параллели между знанием, привносимым в виде интуитивного постижения, и знанием, получаемым научной методологией. Обращает на себя внимание явная тенденция сближения этих линий. Причина этого сближения, очевидно, в том, что субъективное, которое всегда было доступно интуитивному постижению или вере, теперь все в большей мере становится объектом научного исследования[31]. На наш взгляд, Богданов на рубеже XIX–XX веков осмысливал фундаментальную проблему соединения в целях познания дискретного и непрерывного, структуры и функции, частей и процессов. Он наметил методологический путь, по которому предстоит идти еще не одному поколению исследователей.

A. Е. Рыбас

Актуальность философии эмпириомонизма

Вопрос об актуальности философии Богданова является немаловажным не только для уяснения идей русского мыслителя и его вклада в развитие мировой философии, но и для определения правильных ориентиров интерпретации философской проблематики, нашедшей отражение в его работах. Поэтому неслучайно творчество Богданова стало в последнее время предметом философских дискуссий, в которых принимает участие все большее число исследователей. Можно выделить несколько подходов к актуализации эмпириомонизма.

Прежде всего обращение к наследию Богданова обусловливается историческим интересом и нацелено на воссоздание более полной картины философско-идеологической борьбы в России первой четверти XX века. После крушения общепринятых интерпретативных схем и оценок событий эпохи трех революций стала осознаваться невозможность однозначного отношения к идейным течениям того времени, полного неожиданных метаморфоз и противоречий. Изучение работ Богданова помогает разобраться в интеллектуальной атмосфере революционной России, и именно этим определяется сейчас их актуальность.

В связи с этим уместно привести точку зрения B. Н. Садовского, который считает, что Богданов «одним из первых марксистов начал осуществлять такую модель развития философии марксизма, которая была направлена против изоляции марксизма от общего направления развития философской культуры и в которой акцент был сделан на синтезе идей марксистской философии и других философских систем»[32]. Именно эта модель была реализована на Западе во второй половине XX века, когда свободный от идеологизации марксизм «поглотил» многие идеи неопозитивизма, экзистенциализма, феноменологии, герменевтики и других философских концепций. Таким образом, Богданов выступает провозвестником принципиально нового этапа эволюции марксизма, который, в силу известных обстоятельств, в стране «победившего социализма» так и не наступил.

Исходя из этого размышления, можно было бы сделать вывод о том, что актуализация эмпириомонизма Богданова должна послужить возрождению «подлинного» марксизма – современной философской системы, открытой для диалога с другими учениями и когерентной с ними. Однако В. Н. Садовский к такому заключению не приходит, вероятно, потому что считает принципиальные положения марксистской философии неактуальными, если не сказать, несостоятельными. По его мнению, «Богданов оказался бо́льшим марксистом, чем это было необходимо для научно-философского исследования анализируемого им фактического материала»[33], и поэтому приверженность марксизму, хотя и стала стимулом для построения эмпириомонизма, в то же время оказалась источником многих заблуждений и ошибок. Таким образом, даже если бы Богданову и удалось направить развитие русского марксизма в русло эмпириомонизма, то все равно интерес к его системе был бы по преимуществу историческим, а не теоретическим. Что действительно имеет значение для современности, так это не эмпириомонизм в целом и даже не его основная идея (сопоставление «идеала жизни» и «идеала познания»), а только отдельные решения проблем философии науки.

Другим наиболее распространенным подходом к актуализации философии Богданова является истолкование эмпириомонизма как необходимой ступени к созданию тектологии. В 1960-е годы тектологические идеи Богданова начинают рассматриваться в контексте кибернетики Н. Винера и общей теории систем Л. фон Берталанфи (согласно Л. Апостелю, Богданов пытался использовать кибернетику с целью модернизации общей теории труда Маркса[34]), и это приводит к тому, что «Тектология» получает признание как первый в мире труд по теории систем и объявляется вершиной творчества русского мыслителя. Что касается «Эмпириомонизма», то его стали читать сквозь призму «главного труда» Богданова. Такое прочтение обусловило соответствующую интерпретацию философского содержания эмпириомонизма, а именно сведение его к проблематике философии науки. При этом не раз подчеркивалось то обстоятельство, играющее важную роль для обоснования правомерности подобного подхода, что Богданов сам признавал превосходство «всеобщей организационной науки»