Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев Страница 24

Многочасовое пребывание в бездействии было тяжелее участия в бою: люди гибли от шальных ядер, залетавших в тыл армии. Это была смерть без порыва и подвига. Офицер 50-го егерского полка Н. И. Андреев писал позднее: «Московское ополчение стояло в колонне сзади нас на горе; их било ядрами исправно и даром».

После отхода русской армии в Тарутино Жуковский был взят в Главную квартиру[35]. Там он участвовал в подготовке и литературном редактировании приказов и донесений, а в свободные часы работал над поэмой «Певец во стане русских воинов». Уже в ноябре она была напечатана как «летучий листок» в походной типографии армии. Отдавая должное подлинным героям Отечественной войны, Жуковский писал:

Хвала, наш Вихорь-атаман,

Вождь невредимых Платов!

Твой очарованный аркан

Гроза для супостатов.

Орлом шумишь по облакам,

По полю волком рыщешь,

Летаешь страхом в тыл врагам,

Бедой им в уши свищешь;

Они лишь к лесу — ожил лес,

Деревья сыплют стрелы;

Они лишь к мосту — мост исчез;

Лишь к сёлам — пышут сёлы…

Поэма получила большую известность и поставила Жуковского на первое место среди ведущих литераторов России. Прапорщик Николай Коншин (будущий литератор, друг Баратынского), вспоминая о впечатлении, произведённом ею, говорил: «Эта поэма, достойная Георгия I[36] степени, делала со мной лихорадку».

…Жуковского Пушкин знал с детства. Александр посещал его «субботы», встречался с Василием Андреевичем также у Карамзиных, Олениных и А. И. Тургенева. Два визита к поэту-романтику запечатлены в шутливых стихах Александра Сергеевича:

Штабс-капитану, Гёте, Грею,

Томсону, Шиллеру привет!

Им поклониться честь имею,

Но сердцем истинно жалею,

Что никогда их дома нет (1, 411).

Эта запись была сделана Пушкиным на дверях квартиры Жуковского, которого он не застал дома. «Штабс-капитан» — воинское звание автора «Певца во стане русских воинов», а далее имена поэтов, произведения которых переводил Василий Андреевич.

Следующий аналогичный эпизод связан с приглашением Жуковского генералом Н. Н. Раевским на обед. Передать оное взялся Пушкин, прихвативший с собой младшего сына Николая Николаевича. В записке, оставленной хозяину квартиры, Александр Сергеевич гадал:

Какой святой, какая сводня

Сведёт Жуковского со мной?

Скажи, не будешь ли сегодня

С Карамзиным, с Карамзиной? —

На всякий случай — ожидаю,

Тронися просьбою моей,

Тебя зовёт на чашку чаю

Раевский — слава наших дней.

В. А. Жуковский. Гравюра с оригинала О. А. Кипренского. 1818

В 1818 году Жуковский издал ограниченным тиражом сборник «Для немногих». Это были его переводы, помещённые вместе с оригиналами. Зная, что переводы Василия Андреевича — это фактически уже его произведения, а не техническая работа, что это итог вдохновения, которое «власы подъемлет на челе», Пушкин писал:

Ты прав, творишь ты для немногих,

Не для завистливых судей,

Не для сбирателей убогих

Чужих суждений и вестей,

Но для друзей таланта строгих,

Священной истины друзей.

Не всякого полюбит счастье,

Не все родились для венцов.

Блажен, кто знает сладострастье

Высоких мыслей и стихов!

Кто наслаждение прекрасным

В прекрасный получил удел

И твой восторг уразумел

Восторгом пламенным и ясным.

Отношение молодого поэта к своему учителю и другу было восторженным; он нисколько не сомневался в прочности славы своего замечательного современника:

Его стихов пленительная сладость

Пройдёт веков завистливую даль.

Ещё в лицее Пушкин начал работу над поэмой «Руслан и Людмила». 26 марта 1820 года она была завершена. Жуковский, восхищённый мастерством ученика и высоким художественным уровнем поэмы, подарил Александру свой портрет с надписью: «Победителю-ученику от побеждённого учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил поэму „Руслан и Людмила“».

Начало работы Пушкина над поэмой «Руслан и Людмила» совпало с пятой годовщиной Отечественной войны. В ознаменование этого события в парке Царского Села повелением императора Александра I были воздвигнуты парадные ворота «Любезным моим сослуживцам». Сам царь отбыл с гвардией в Москву, где в память событий 1812 года возвели монументальное здание Манежа, а на Воробьёвых горах заложили храм Христа Спасителя.

Опосредованно эти события отразились в поэме «Руслан и Людмила» тем, что её автор много места уделил батальным сценам. Приводим одну из них, наиболее напоминающую то, что слышал Александр отроком:

О поле, поле, кто тебя

Усеял мёртвыми костями?

Чей борзый конь тебя топтал

В последний час кровавой битвы?

Кто на тебе со славой пал?

Чьи небо слышало молитвы?

Зачем же, поле, смолкло ты

И поросло травой забвенья?..

Читая этот фрагмент, трудно отрешиться от мысли, что, когда Пушкин работал над ним, в его воображении вставало Бородинское поле, которое до 1839 года находилось в небрежении властей, о чём Александр Сергеевич узнал от офицеров, вернувшихся после юбилейных торжеств, проходивших в Москве.

«Язвительный поэт, остряк замысловатый»

Так характеризовал Александр Сергеевич П. А. Вяземского, одного из ближайших своих друзей. Пётр Андреевич знал Пушкина ещё ребёнком. Личное их знакомство началось 25 марта 1816 года, во время посещения Н. М. Карамзиным, В. А. Жуковским и другими лицами Царскосельского лицея. Этот день стал началом долголетних дружеских отношений поэтов. Уже «Воспоминания в Царском Селе» поразили Петра Андреевича, и он писал К. Н. Батюшкову: «Какая сила, точность в выражении, какая твёрдая и мастерская кисть в картинах. Дай Бог ему здоровья и учения, и в нём прок и горе нам. Задавит, каналья!» О том же — Жуковскому: «Какая бестия! Надобно нам посадить его в жёлтый дом, не то этот бешеный сорванец нас всех заест, как отцов наших. Знаешь ли, что и Державин испугался бы…»

Пушкин удивительно быстро сошёлся с насмешливым, рационалистичным и несколько чопорным князем. Правда, встречались они нечасто — жили в разных столицах: Вяземский — в старой, Александр Сергеевич — в новой (не считая годов ссылки). Но переписывались активно. 1 сентября 1817 года Пушкин извещал приятеля: «Любезный князь, я очень недавно приехал в Петербург и желал бы как можно скорее его оставить для Москвы, то есть для Вяземского, не знаю, сбудется ли моё желание, покамест с нетерпением ожидаю твоих новых стихов и прошу твоего благословения».

Что примечательно в этом письме? Пушкину едва