Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине - Сергей Владимирович Волков Страница 24

города было желание сформировать стойкие, боеспособные части для борьбы с большевиками. В Одессе в это время было около 11 000 праздношатающегося офицерства. Большинство иногородних. Чтобы привлечь их в отряд, были устроены для них общежития и открыты столовые. Но к сожалению, отклик был более чем слабый. Отозвались юнкера, кадеты и лишь немногие офицеры. «Сила» сформирована не была. Одна такая часть «для охраны имущества горожан» должна была находиться в помещении военного училища. Записался туда и я вместе с проживавшим тогда у меня прапорщиком Беме (XII в.). Когда мы пришли туда, училище уже было захвачено матросами, и мы оказались арестованными. Кроме нас, там еще были офицеры, юнкера, а из наших кадет Климович 2-й (XII вып.), братья Дюкины (XIII в.) и еще несколько кадет. Утром мы были разбужены ружейной стрельбой и разрывами ручных гранат. Оказалось, что большевики пытаются захватить Главный штаб и разоружить курени (батальоны) украинцев, помещавшихся в казармах 14-го стрелкового полка, но они были отбиты. Украинцы, узнав, что в военном училище находятся арестованные офицеры, юнкера и кадеты, пришли нам на выручку и освободили нас. После нашего освобождения мы приняли участие в двухдневных боях украинцев против большевиков в самой Одессе, после чего разошлись по домам. Так как украинцев было мало и власть в городе в середине января окончательно захватили большевики.

* * *

Так как главный состав корпуса снова очутился в Одессе распоряжением каких-то властей, в конце ноября кадеты снова были собраны в помещении духовного училища, но уже не как корпус, а какое-то, неизвестного вида, среднеучебное заведение без названия, без формы и без погон.

Занятия начались довольно усиленным темпом. Директором оставался полковник Бернацкий, а полковник Самоцвет исполнял должность командира батальона, так как рот не было больше, а только классы. Все кадеты были приходящими и питались за свой счет. Иногда кадеты получали кое-какое обмундирование из бывшего кадетского цейхгауза, но только по особому разрешению «комиссара» и «совета», образовавшегося в помещении корпуса, неизвестно по каким причинам распоряжавшегося корпусным имуществом.

Большевистская волна заливала Россию и, наконец, докатилась и до Одессы. После боя на улицах города Одесса была захвачена красными. Начались дни террора и бесправия, связанные со страшными названиями «Синоп» и «Алмаз».

К этому времени некоторые приписывают убийство бывшего кадета Артемия Самоцвета, сына ротного командира, якобы пробиравшегося домой и убитого на извозчике подле 3-й станции; затем оказалось, что это был кадет Сенча. Во всяком случае, недавно нам пришлось читать нашумевшую книгу Розанова «Завоеватели белых пятен», описывающую жизнь в советских концлагерях. Розанов упоминает о не-ком Артемии Самоцвете, офицере, сосланном в пожизненную ссылку… Кто знает? Может быть, это и есть наш Артемий?

Занятия в епархиальном училище продолжались с большими перерывами. Говорят, что полковник Бернацкий много способствовал тому, что кадет не лишили окончательно этого скромного правоучения.

Но вот пришла весна, и всем вздохнулось легче: Одесса была оккупирована немцами и на Украине воцарился гетман Скоропадский.

Уже совершенно спокойно приступлено было к занятиям, так сказать, ускоренным порядком, и к лету 1918 года многострадальный XIII-й выпуск закончил свое образование. Экзамены были сданы, и кадеты получили аттестаты зрелости.

Празднование выпуска состоялось в весьма скромной обстановке, но в стенах родного корпуса, очищенного к тому времени от всякой погани и опять переданного корпусной администрации.

Эвакуация корпуса из Одессы[89]

Вечером 24 января стало известным, что сергиевцы[90] предупредили корпус о том, что на рассвете выступают в порт на погрузку. Если корпус не последует их примеру, он останется совершенно одиноким и, в случае боевой опасности, не получит ни от кого помощи. Уже много времени спустя мы узнали, что ночью на 25 января в корпусе состоялось заседание воспитательского и преподавательского персонала, потребовавшее от директора корпуса полковника Бернацкого также выводить корпус в порт на погрузку. Хотя полковник Бернацкий не хотел эвакуировать корпус, ему пришлось уступить и согласиться на эвакуацию, задержав ее на полсуток. В дни описываемых событий мы, кадеты, всего этого еще не знали, а принимали участие в происходящем так, как естественно складывалась обстановка.

Нас, кадет 2-й роты, подняли еще ночью. Часов у нас не было, но в окно смотрела непроглядная ночная тьма. Быстро оделись и построились. Командир роты полковник Навроцкий, поздоровавшись с ротой, стал медленно, от правого фланга, обходить строй и отбирать некоторых кадет. Чем он руководствовался при отборе, не знаю и до сего дня. Так он отобрал полроты. Среди отобранных был и я.

Нам было приказано взять винтовки, построиться и под командой одного из офицеров-воспитателей (фамилии не помню) отправиться в район вокзала и проконвоировать в корпус подводы, мобилизованные для нашей эвакуации. Патронов нам не дали и не спросили, имеем ли мы их. У меня, например, был один-единственный, но я не унывал: знал, что при нужде товарищи поделятся.

Численности нашей полуроты не помню, но строй получился довольно внушительный. Четко отбивая шаг, имея винтовки за спиной, погрузились в предрассветную тьму. Редкие прохожие, в большинстве имевшие рабочий вид, мрачно смотрели нам вслед, но ни одного инцидента не было, так же как и ни одной реплики по нашему адресу. Навстречу нам одиночно или группами по 2–3 шли в корпус живущие в городе воспитатели и преподаватели. Почему-то мы очень обрадовались, встретив неразлучных друзей – преподавателей русского языка полковников Молчанова[91] и Миляшкевича[92], заставлявших трепетать на уроках не одного кадета.

В назначенном пункте никаких подвод не оказалось. Кое-кто все же отправился их собирать. Ждали долго. Уже ясным днем пригнали в корпус довольно большое число подвод. Кадеты уже позавтракали. Конвоирам было приказано идти в столовую, покамест подводы начали срочно грузить. Когда мы поели, нам было приказано проверить свое личное имущество – не забыли ли чего. Мое личное имущество: фотографии родных, записная книжка, деньги и еще кое-какие сувениры, – было крайне невелико и помещалось в небольшой шкатулке, которую после завтрака я не оставлял без себя. На всякий случай зашел в спальню. Там было пустынно. Стояли только голые кровати, уже без тюфяков. И без того огромное помещение спальни теперь казалось еще больше. Моя кровать находилась в среднем, широком проходе в противоположном конце от входа, почти у двери, ведущей в цейхгауз. Остановившись у входной двери, я бегло окинул взглядом помещение и уже собрался уходить, когда мое внимание привлекла какая-то розовая точка в дальнем конце. Она так не гармонировала с рядами брошенных кроватей, что я заинтересовался и решил узнать, что это такое. Каково же было мое