Исаак Фильштинский - Мы шагаем под конвоем Страница 24

— Полковник С. Федор Михайлович, — объяснил новичок, протягивая бригадиру руку.

Бригадир, старый лагерник из уголовников, пораженный таким обращением, механически пожал протянутую руку.

— Что, товарищ полковник, докладываетесь по случаю прибытия на новое место службы? — не удержался я от язвительного замечания при виде этой, совершенно неправдоподобной в лагере сцены.

Но тут, опомнившись от шока, бригадир заорал:

— Здравия желаю, Укроп Помидорович! С приездом вас! Благополучно ли изволили добраться? Как жена, дети? Не желаете ли откушать кофе или какаво? Видишь, падло, в углу лесобиржи трехметровый штабель? Ты туда доски подавай, а Шакалис будет их укладывать.

Маленькому, юркому, с большой головой литовцу Шакалису едва стукнуло восемнадцать лет. Еще в сороковом году он вместе с родителями-хуторянами был выслан из Литвы в Казахстан, а после войны за попытку бежать из места ссылки на родину получил лагерный срок. Русскому языку он обучился только в лагере и поэтому обильно оснащал свою речь соответствующей лексикой, едва ли толком понимая ее значение.

— Маршал, бля буду, не смогет он подавать доски, ронять будет, наебусь я с ним.

— Ладно, заткнись. Шакал, делай, как сказано. А если полковник туфтить будет — ты, что, дрына не найдешь? — уже более примирительно ответствовал бригадир. — Не сумеет — научим, не захочет — заставим. Ты и сам чудик, вот я тебе в обучение еще одного чудика даю.

В обеденный перерыв полковник появился в курилке. От непривычной работы он устал и даже как-то осунулся. Я пожалел, что встретил его злой шуткой и подсел к нему.

— Какая статья у вас? — спросил я.

— Пятьдесят восьмая, пункт десять, срок — три года, — отрапортовал полковник, видимо, за время тюрьмы и этапа привыкший отвечать на вопросы надзирателей традиционной формулой.

— Три года?! — с изумлением воскликнул я. — Первый раз встречаю человека, получившего три года по нашей статье. За что же, позвольте спросить, вам оказали такую честь?

Полковник задал мне встречный вопрос:

— Тяжело мне работать с досками. К кому я могу обратиться, чтобы мне дали работу полегче? Во мне вновь вспыхнуло раздражение.

— Видите ли, профсоюзной или партийной организации здесь нет. Так что вам придется привыкать.

— Но есть же тут оперуполномоченный МГБ, как мне к нему обратиться?

— В лагере не принято давать непрошеные советы, но я вижу, что вы не очень опытны в здешней жизни, и придется мне нарушить это правило. Никогда, никому и ни при каких обстоятельствах не говорите, что рассчитываете на помощь уполномоченного. Это к добру не приведет, а в отношениях с людьми очень даже повредит.

— Ерунда, — с апломбом заявил полковник, — я порядки знаю. Вы хоть фамилию начальника спецчасти Каргопольлага знаете?

— Ничем не могу вам помочь, ибо с таким высоким начальством не общаюсь, — сухо сказал я, уже раскаиваясь, что затеял этот разговор, и под каким-то предлогом вышел из курилки.

Шакалис слышал наш разговор и отреагировал соответственно:

— Дятла нам подсадили в бригаду, в рот меня толкать, — сказал он, выходя со мной.

— Да нет, он, видно, птица слишком большого полета, чтобы на нас стучать, — успокоил я Шакалиса.

Работа возобновилась, но уже примерно через час на биржу позвонили и велели мне зайти в контору.

— Филыптинский, — встретил меня начальник, — у вас в бригаде новенький. Будет учетчиком в лесоцехе. Введешь его в курс дела, покажешь, как обращаться с кубатурником, различать сортность, ну и вообще, всю технику дела.

— Да это же невозможно, — растерянно сказал я, — он же в лесе ничего не смыслит.

— Я и сам знаю, что не смыслит, — с раздражением сказал начальник, — для того я тебя и позвал. Так надо! — и он почему-то указал пальцем на потолок.

Я рассказал о задании бригадиру, и тот кивнул головой:

— Ну и хер с ним, вытолкнем его в лёсопех, пусть они там с ним разбираются, воздух чище будет.

В курилке меня уже ожидал полковник. Я отправился с ним на сортплощадку и стал объяснять сравнительно несложную технику дела. Полковник тупо смотрел на быстро движущуюся ленту конвейера, на работяг, скатывавших доски с ленты и укладывавших их в сани, на шмыгающие взад и вперед лесовозы с готовой продукцией.

— Что же, это я, выходит, должен в каждых санях доски пересчитывать? — с недоумением спросил он. — Это же невозможно успеть!

— Опытные учетчики довольно точно определяют кубатуру на глаз, — ответил я. — Вы, разумеется, этого сделать не сможете. Придется на первых порах точковать каждую доску, вести документацию и делать все по возможности точно, потому что погрузка ведется строго по данным из лесоцеха. Сколько напилили, сколько и погрузили. Будете ошибаться, на завод потекут рекламации на недогруз, будут неприятности, и в первую голову, конечно, у вас.

На следующий день полковник приступил к новым обязанностям. Шла большая погрузка, сани из лесоцеха перевозились прямо на железнодорожную эстакаду. А в конце дня на лесобиржу прибежал весь черный от злобы начальник погрузки, заключенный, и, увидев меня, заорал:

— Что вы делаете, мать вашу? Мы погрузили в двадцать вагонов больше пятисот кубометров пиловочника, а в документах записано меньше трехсот. На завод мне наплевать, но вы бригаду грузчиков на штрафной посадите!

Минут через десять прибежала женщина, главный бракер завода:

— Вы, что, с ума посходили, что ли? Все сорта перепутали! Из-за ваших учетчиков первый и второй сорта автостроения погрузили в пилообычные необрезные. Что же теперь ЗИСу отправим, шахтовку, что ли?!

Пришлось спешно спасать положение, перегружать вагоны, на глазок определять кубатуру и сочинять вымышленные спецификации.

Полковника отстранили и заменили кем-то из смысливших в этом деле работяг.

Меня заинтересовала психологическая сторона происходившего. Похоже было, что полковник, не пересчитывая досок и не следя за сортностью, наугад писал в документах и на санях первую пришедшую ему в голову цифру. Но почему он всегда занижал кубатуру? Из разговора с ним я понял, что сам был тому виной. Я ведь сказал ему, что в случае недогруза придут рекламации от потребителя и он схлопочет всякие неприятности. Вот он и решил, что надежней кубатуру занижать и чуть не нагрел завод на несколько сот кубометров сортового пиломатериала.

— Да что же вы не точковали доски? — с недоумением спросил я его.

Я ожидал, что полковник признает свою вину, сошлется на неопытность или посетует на слишком быстрый темп работы лесоцеха, но он неожиданно сам перешел в нападение.