Диего Марадона - Я - Эль Диего Страница 24

Вот так мое пребывание в «Барселоне» превратилось в сущий ад. Из-за гепатита, из-за перелома, да и из-за самого города тоже — Мадрид мне всегда больше нравился, из-за окончательно испорченных отношений с Нуньесом. И потому, что там, в Барселоне, началась моя связь с наркотиками. Не буду отрицать: я действительно начал там их принимать и начал самым худшим образом. Когда это с кем-нибудь происходит, он всегда хочет сказать «нет», а на деле слышит, как сам произносит «да». Ты веришь в то, что можешь превозмочь себя, что можешь бросить… и потом все только усложняется… Но наркотики в Барселоне никоим образом не повлияли на мою спортивную форму. Если бы это было не так, разве я бы смог добиться тех успехов, которых достиг в «Наполи»? В одном из своих заявлений Нуньес сказал, что продал меня потому, что я принимал кокаин. Ложь! Я не смог бы ничего достичь в Италии, потому что вся эта кокаиновая дрянь вместо того, чтобы тебя мотивировать, на самом деле вгоняет тебя в депрессию. Кокаин — не помощник ни в футболе, ни в жизни, недавно я это понял. Я поступил как еще один долбоёб. И то, что тогда могло показаться веселым, выглядело драматичным. Сейчас я раскаиваюсь в этом, потому что все еще должен любой ценой выкрутиться из этой ситуации. Ради моих дочерей, ради всех людей, которые меня любят, и которых я заставлял или заставляю страдать. Но это неизбежно, это так, и наркотики — это не мое изобретение; это придумали те, кто сегодня правит миром. Я хочу высказаться предельно ясно по этому вопросу: правительства стран не делают ничего для того, чтобы остановить эту заразу. Почему? Потому что их устраивает существование зависимых. Но это уже другая история и для другого раза.

В то время говорили о «клане Марадоны», и это меня очень злило. Что такое был этот клан? Мои люди, моя семья, мои друзья, мои служащие… У меня был дом в районе Педральбес, в наиболее красивой зоне Барселоны. Три этажа, десять комнат, джакузи, теннисный корт. Почему я не мог открыть двери моего дома тем, кому хотел? Сегодня я повторяю то, что говорил тогда: «Я счастлив, когда я вместе с людьми, которых люблю». Для меня они — Освальдо Далла Буона, Галиндес, Нестор «Ладилья» Барроне — были аргентинцами, нуждавшимися в том, чтобы кто-нибудь взял их под свою защиту; и этим «кто-нибудь» был я. Для того, чтобы меня услышали все каталонцы, я заявил по телевизору: «Я хочу сказать людям Барселоны, что не все мы, аргентинцы, такие уж плохие, что никто нами не заправляет, что мы умеем жить нормальной жизнью. В том, что кто-то из приезжих поступает здесь плохо, нет нашей вины, но теперь нас хотят заставить расплачиваться за грехи других». Я не уставал повторять эти слова с тем, чтобы они поняли: есть вещи, на которые способны мои друзья-аргентинцы — драться, пить, курить, но это не значит, что во всем замешан «клан Марадоны». То, как поступают мои друзья, может показаться мне плохим или хорошим, но от этого они не перестанут быть моими друзьями, а я не стану вмешиваться в их жизнь. Меня уже достали все разговоры о «клане Марадоны»; в Барселоне не было никакого другого клана! Я помогал тем, кто в этом нуждался, и многие меня даже не благодарили. Более того, многие потом стали моими врагами. И тогда я сказал себе: никогда больше… Теперь это — моя семья, мои настоящие друзья, и никто другой. Однако пусть всем станет ясно: ни клан, ни окружение, никто не мог заставить меня делать то, что я сделал, совершить ошибки, которые я совершил. Я имею в виду в том числе и наркотики.

Любопытно, но Нуньес даже не был каталонцем, он родился в Стране Басков. Он не знал, что такое мяч, и никогда этого не узнает; он не может быть важнее футболиста и никогда не будет важнее. Как он сперва преследовал меня, так потом взялся за Шустера, а затем взял в тиски Ривалдо. Он вынужден постоянно что-то придумывать, чтобы остаться у власти: если «Барселона» не становится чемпионом, имея преимущество в два-три очка, то его печаль выглядит правдоподобнее, чем у игроков, выходящих на поле. Если они не выигрывают чемпионат, обязательно что-нибудь придумают про Ривалдо. Он выгнал из команды Ромарио, Стоичкова… Всех выдающихся игроков!

Есть некая разновидность «макримании» среди футбольных руководителей. «Макримания» — это слово происходит от фамилии президента «Бока Хуниорс» Маурисио Макри. Это нечто развращенное. Они неблагодарны: мы даем им власть, мы приносим им славу… Они запускают руку в казну и продолжают оставаться начальниками. Нуньес был президентом «Барселоны», но «Нуньес и Наварро» — это нечто большее, это строительное предприятие, связанное с женщиной, построившей много объектов для Олимпиады-92. И таких случаев большинство.

В общем, я больше уже не мог оставаться в «Барселоне». Последний матч, 5 мая 1984 года в Мадриде, стал отражением всего того, что со мной там произошло: настоящая война с «Атлетиком» в финале Кубка Испании, который мы проиграли со счетом 0:1. Автором гола стал Эндика, про которого баски мне напомнили, когда я вернулся в Испанию, чтобы продолжить свою карьеру в «Севилье». Я был готов драться со всем миром, поскольку они нас сделали и сделали красиво; дело дошло до того, что один из них даже прокинул мне мяч между ног, после чего я совсем расклеился.

В центре поля мы натурально обосрались… Меня взяли под свою защиту Мигели и ребята, а иначе бы меня определенно прикончили. Думаю, что Гойкоэчеа захотел закончить работу, начатую несколько месяцев назад. Все мои друзья, те, кого называли «кланом», хотели выскочить на поле, чтобы защитить меня, и не могли этого сделать… Они повисли на заграждении в виде решетки, и полицейские били их кулаками, чтобы заставить спуститься… Форменное сумасшествие! Мне потом было стыдно перед королем Испании. Конечно же, Хуан Карлос присутствовал на этом матче, финале Кубка, названного в его честь, сидел в ложе для почетных гостей, а мы обделывались под ударами. Мне было обидно за него, потому что я очень его любил, он мне очень нравился. Я читал в журналах то, что он говорил, и он представлялся мне достойным человеком. Поэтому однажды, еще до этого скандала, я официально попросил у него аудиенции. Через два месяца мне пришел ответ, что он будет ждать меня во дворце, в Сарсуэле. Феноменальный Хуан Карлос, он уделял всем по двадцать минут, а со мной пробыл полтора часа! Мы говорили о футболе, об Аргентине, об асадо… и о яхтах! Ему нравилось ходить под парусом. И я представлял короля Испании плывущим по рекам Коррьентес. Вот так мы с ним болтали, и тут вдруг распахнулась дверь, и появился… Фелипе Гонсалес, президент Испании! И они оба, король и президент, попросили у меня футболку сборной Аргентины для своих детей… Но ладно, история заканчивалась. Пусть плохо, но все-таки заканчивалась.