Семен Синельников - Киров Страница 24

«Во время содержания его под стражей вел себя весьма дурно, не подчиняясь требованиям тюремного начальства».

Но так как следствие ничего не выпытало ни у Сергея, ни у других, их постепенно освобождали. Сергея выпустили из тюрьмы одним из последних, 6 апреля.

С общеобразовательными курсами пришлось распроститься, а заодно и с самой мыслью о поступлении в институт, о высшем образовании: все личное подчинилось надличному, партийным обязанностям. В те дни, по воспоминаниям Крамольникова, приятель обронил в беседе;

— Мы с Сергеем будем инженерами, нет профессии завиднее, она откроет нам сердце каждого рабочего…

Сергей прервал его:

— Не быть мне инженером, да я о том и не жалею. Нет ничего завиднее, чем быть профессиональным революционером.

Это было глубоко продумано, выношено, раз навсегда решено. Сергей — или, лучше, Сергей Миронович — стал профессиональным революционером.

После освобождения из-под ареста его ожидал «самоарест», заведование типографией, поручение куда более сложное, чем кажется на первый взгляд.

Работать в подпольной типографии, выражаясь по-тогдашнему, «сидеть в технике», было трудно, и не только потому, что опасно, но и потому, что тяготила необходимость соблюдать тысячи предосторожностей. Избегая слежки, провала, «сидящие в технике» не показывались на людях, не посещали ни библиотеки, ни театра, ходить в гости тоже запрещалось, даже домой, в семью свою, приводилось наведываться лишь изредка. Затворничество, хотя и совершенно добровольное, вечная напряженность — в дверь могли постучать жандармы в любое мгновение — изнуряли, расшатывали нервы.

Но Сергей Миронович не страшился «самоареста», верил он и в товарищей, с которыми предстояло надолго уединиться в глуши непроезжего Лесного переулка.

Сергей Миронович покорился строгой необходимости столь непринужденно, что не равняться на него было нельзя. И труд, и еда, и выполнение домашних обязанностей, и сдабриваемый шутками досуг, и вечерние прогулки в саду, и сон — все чередовалось не по настроению, а по часам, как велел партийный комитет.

«Сидящие в технике» не ограничивались добросовестным выполнением обязанностей. Их увлекла неугомонная предприимчивость неистощимого на выдумки заведующего типографией.

Он не был новичком в пропаганде. Написанную им вместе с товарищами — подкомитетчиками листовку «В венок убитому товарищу» высоко оценили. Ее перепечатала большевистская газета «Вперед», которую Ленин издавал в Женеве. А еще раньше благодаря находчивости Сергея Мироновича подкомитет выпустил запоминающуюся листовку о войне.

Русско-японская война была в разгаре, все нетерпеливо ждали вестей с фронта, и до выхода газет повсюду продавались «правительственные депеши», печатавшиеся на узких бумажных лентах. Сергей Миронович предложил под видом таких депеш издавать нелегальные листовки. Тут же нашелся и удачный повод. Связанный с комитетчиками телеграфист перехватил секретнейшую телеграмму главнокомандующего царской армией в Маньчжурии Куропаткина. Он извещал царя о том, что генерал Стессель готовит к сдаче врагу крепость Порт-Артур.

Комитетчики дополнили телеграмму недвусмысленным послесловием. Листовка, выглядевшая как обычная «правительственная депеша», гласила:

«Из Чансямутуня от Куропаткина в Царское Село — Его императорскому величеству. 10-го ноября через Чифу мною получена следующая телеграмма Стесееля: «После отправленной телеграммы от 15 октября бомбардировка продолжает усиливаться. Совершенно завалили форты 2 и 3, разрушив одиннадцатидюймовыми бомбами бетонный капонир рвов. Гарнизоны фортов держатся, но сильно пострадали. Убыль большая. Начиная с 12-го числа, уже более 1000 человек. 21 офицер ранен и 4 убиты. Приказал минировать форты. В крайности взорву».

Итак, последний козырь в затеянной войне скоро будет выбит из рук царского самодержавия.

Русский рабочий класс, а вместе с ним и весь угнетенный народ должны быть наготове, чтобы в удобный момент смело броситься на внутреннюю крепость царского самодержавия и на развалинах царского трона провозгласить народную республику.

Смерть царской монархии!..»

Этот прием Сергей Миронович использовал и заведуя типографией.

Томский епископ Макарий пописывал брошюры во славу господню и раздавал их после молебствий. По просьбе подпольщиков печатник епархиальной типографии незаметно вложил в каждую брошюру по листовке, и преосвященный Макарий, не ведая о том ни сном ни духом, самолично вручал ее верующим в придачу к собственной писанине.

Снова утруждать преосвященного, возбуждать его подозрительность не стоило. Проще было другое. Бог свидетель, «сидящие в технике» немало потрудились, печатая брошюру-листовку, неотличимую внешне от сочинений епископа — такая же обложка, точно такой же шрифт. И начиналась она зело боголепо. Зато дальше уже начистоту говорилось все, что хотел сказать Томский комитет РСДРП

Подобные приемы, граничащие с озорством и необходимые, чтобы расшевелить косные умы, чурающиеся «крамолы», придумывались сами собой. Сергею Мироновичу, как механику, легко было наладить безотказную работу типографии. При жалких возможностях тиражи небывало возрастали.

Но заведующего типографией заботила не только техника. Он обращал внимание и на содержание, на язык листовок. Некоторые томские комитетчики писали отлично. Однако Сергей Миронович еще прежде приметил — иные листовки не очень-то понятны для малограмотных или тех, кто далек от общественной жизни.

По его мнению, с наброском каждой листовки следовало знакомить рабочих-подпольщиков на коротких собраниях, «летучках», советуясь, что изменить, убрать, добавить. Непривычный способ одобрили, постепенно его перенимали в разных городах, а в Томске он утвердился сразу. Все-таки приносимые в типографию рукописи, случалось, огорчали Сергея Мироновича.

— Мимо души…

Сообща с товарищами он черкал-исправлял принесенное. Верный усвоенному с детства — двадцать раз переделаю, лишь бы было хорошо, — неутомимо искал меткие слова, волновался, ерошил волосы, отчего товарищи пошучивали, будто их заведующий пишет не ручкой, а всей пятерней. После того как партийный комитет принимал исправления, рукопись шла в набор.

Теперь уже не проследить, что именно привнес Сергей Миронович в эти листовки, да и почти все они потеряны. Но сохранившиеся хороши и, вероятно, не могли не брать за душу, судя хотя бы по отрывкам из листовки, обращенной к солдатам:

«Не увидеть тебе больше ни отца, ни матери, ни жены, ни детей. Забудь их, солдат, не вспоминай.