Сергей Голукович - Поперечное плавание Страница 24

— Вот рубеж, с которого мы отходим. Все дни шла странная война. Против нас было не больше румынского пехотного полка. Они с оглядкой занимали то, что мы сами оставляли. А сегодня с утра как взбесились. На соседа вдоль железной дороги жать по-настоящему начали, да и нам норовят в тыл зайти. Появились еще и немецкие части. Получен приказ: к исходу дня занять оборону здесь, по левому берегу.

— Порядок переправы остается, как решили вчера с моим начальником штаба? — спросил Борченко.

— Тот же, но не мешало бы поскорее.

Подробно обговорив последовательность перехода на левый берег полка и остающейся последней роты прикрытия, пошли к машине. Присевшие невдалеке от нее бойцы встали. Подполковник подозвал сержанта.

— Со мной поедет только пулеметный расчет. Останетесь здесь. Будете маяками. Встретите наших и направите по пристаням. Куда кого — покажут понтонеры. — Обратился к Борченко: — С тобой, майор, не прощаюсь. Надеюсь, вечером ухой угостишь.

— Угостим. Приезжайте.

Хлопнула дверца, машина, подняв клубы пыли, с места взяла хорошую скорость.

Еще засветло к пристани подошли первые подразделения полка. Переправили несколько орудий, и они сразу заняли позиции, чтобы прикрыть, если потребуется, переправу основных сил. С наступлением темноты переправился и весь полк. Переправлялся, как на учениях, быстро и без помех. Только вдалеке изредка раздавались короткие пулеметные очереди: прикрывавшая переправу рота давала знать — мы на месте. Потом и эти выстрелы прекратились. Оставшаяся на том берегу разведка тоже молчала. Подремывали гребцы, ожидавшие ее в приготовленной рыбачьей лодке.

Уставшие понтонеры и шоферы, погрузив парк, пристроились у плетней с котелками. Кое-кто, управившись с ужином, не в силах идти за водой, вытирал котелок пучком травы. Другие, повыносливей, спускались к реке и с песочком драили котелки.

К аппетитному запаху солдатского ужина все гуще примешивался махорочный дымок. Борченко прислушивался к неясному говору ужинающих близко у хаты. Похлестывая по сапогу веткой лозы, ругал себя: «Черт меня дернул пообещать уху. Все готово к маршу, а теперь торчи здесь со своим гостеприимством. А если?..»

Комбат приказал посыльному вызвать командира первой роты.

Выскочил командир:

— Слушаю, товарищ майор.

— Оставьте одну машину с понтонерами и поваром. Стройте колонну для марша. Мы догоним вас. Выступайте в двадцать тридцать.

— Где вас ожидать?

— В пункте дозаправки.

Колонна ушла, и немного погодя из темноты, щупая дорогу двумя узенькими полосками света, вынырнула эмка. Пока с переднего сиденья выбирался высоченный командир полка, хлопнув задней дверцей, колобком выкатился подполковник:

— Заждался, майор? Ну показывай, куда шагать!

Борченко представился командиру полка, подсвечивая карманным фонарем, повел гостей в хату. Там в чистом фартуке и белой пилотке (дескать, знай наши порядки) хозяйничал повар. Он снял с кастрюли простыню и фуфайку. Алюминиевые миски, ложки, горка хлеба тоже накрыты чистым лоскутом. Стоял на столе и глиняный кувшин с виноградным вином. Из присутствующих только повар знал, как была толовой шашкой добыта рыба. Борченко в эти подробности не вникал. В свое время только сказал старшине хозвзвода: «На ужин будет начальство в гости. Нужно угостить ухой».

Неразговорчивый и неторопливый полковник молча принялся за уху. Не поймешь, нравится она ему или нет… Только кивает, когда Борченко берется за кувшин. Подполковник со смаком обсасывает рыбью голову, свободной рукой подставляет свой стакан.

Борченко с досадой говорил:

— Не так представлял я себе первый месяц войны. Сколько раз наряжался в пограничную форму, с дозорами весь Прут излазил, все удобные места для переправы изучил.

— Не один ты так думал, — ответил подполковник. — А кто по-другому думал, у того одну шпалу с петлиц сняли. Потом вернули, а вот на дивизию снова не поставили.

Полковник из-под нависших бровей с досадой глянул на своего начальника штаба, перевел взгляд на Борченко:

— Академию окончили?

— В тридцать седьмом… Командный факультет.

— Так… Должны были знать… Кажется, в том же году некий Фисюн тоже кончал. Тогда капитан… Может, в генералах ходит?..

— По академии знал его и теперь знаю. В нашем округе в инженерном отделе был, подполковник.

Командир полка горько усмехнулся:

— Подполковник, говоришь… Хотя с него и этого за глаза хватит. Значит, на доносах далеко не уехал.

Начальник штаба пояснил:

— Сразу после академии Фисюн попал в состав комиссии, проверявшей дивизию Фадея Ивановича. Надергал фактиков, обвинил командира в разложении наступательного духа, в пораженческих настроениях. На разборе по академическим конспектам нам, «неучам», доктрину Красной Армии втолковывал. На вредительство намекал.

— Повстречаете Фисюна, привет передайте от полковника Зотова Фадея Ивановича. Спросите, нужно ли было дивизию учить только наступать? И почему не учили действовать при выходе из боя и даже в окружении?

— Встречу, обязательно спрошу, — пообещал Борченко.

— Ну, комбат, спасибо за уху, — встал из-за стола полковник. — Обстановка сложная и трудная. Догоняй батальон. Желаю успеха!

Подполковник тоже встал:

— Извини, что задержали. А в этой хатке мы пока обоснуемся.

Попрощались. Борченко от роду силенкой не обижен, но невольно скривился, когда рука его оказалась в медвежьей хватке полковника…

От гусениц танков, идущих по железнодорожному мосту, могли сместиться рельсы. Дорожный мастер с путевыми рабочими торопливо осматривал рельсовый путь для пропуска задержавшегося последнего эшелона.

Лейтенант Соловьев старательно рассчитал и обдумал свое решение по минированию моста. Три его стальные фермы опирались на береговые и два речных устоя. Взрывчатки оказалось маловато. Пришлось подготовить к взрыву только один речной устой и подвязать заряды так, чтобы перебить две ближайшие к правому берегу фермы.

Наступила решающая минута.

Послышались частые паровозные гудки. Несколько тревожных мгновений — и из-за поворота показался поезд. В клубах дыма и пара два паровоза тащили вереницу вагонов и платформ. На платформах высились какие-то грузы, виднелись фигурки людей в военной и гражданской одежде, мелькали женские платья. В надсадные гудки вплетались перестуки пулеметов и выстрелы пушек.

По идущему рядом с железной дорогой шоссе мчались мотоциклисты, осыпая эшелон пулеметными и автоматными очередями. За ними мчались угловатые броневики, и у их орудийных башенок мелькали огненные вспышки. С поезда стреляли одиночными выстрелами и залпами.