Михаил Жижка - Радищев Страница 24

Перечисляя законоположения Екатерины по крестьянскому вопросу (изданные в пользу помещиков), Радищев наивно полагал, что Екатерина действительная хотела освободить крестьян, и потому он своими проектами разъяснял «как оно (освобождение) постепенно может быть сделано».

Сибирский этап

Этапное помещение

Об оде «Вольность» Радищев оказал: «Ода сия почерпнута из разных книг и изъявленные в ней картины взяты с худых царей, каковых история описывает: Нерона, Калигулу и им подобных… Но в дерзновении моем не подозревал николи благих государей каковы были Тит, Троян, Марк Аврелий, Генрих четвертый и какова есть в России ныне царствующая Екатерина, державу которой многие миллионы народов благословляют».

Во всех этих признаниях он старается подчеркнуть верноподданнические чувства к ее императорскому величеству, «разумные и человеколюбивые законы» которой он ревностно выполнял и будет выполнять в дальнейшем.

В своем завещании он дает детям такое наставление: «Помните, друзья души моей, помните всечасно, что есть бог, и что мы ни единого шага, ни единые мысли совершить не можем не под его всесильною рукою… Когда вы, возлюбленные мои сыновья, вступите в службу, почитайте исполнение вашей должности первейшей высшею добродетелью… Будьте почтительны и послушны непрекословно вашим начальникам, исполняйте всегда ревностно законы ее императорского величества, любите и почитайте паче всего священную ея особу и даже мысленно должны вы ей предстоять с благоговением. Старайтеся заслужить ея к себе милости повиновением и ревностью во исполнении на вас возложенного».

Дальше Радищев дает подробные хозяйственные распоряжения, отпускает свою крепостную прислугу на волю и заканчивает письмо трагическим криком человека, с часу на час ожидающего смертной казни.

«…Простите мои возлюбленные!.. Душа моя страждет и медленно умирает при мысли, что я вас не увижу… О, есть ли бы вас мог видеть хотя на одно мгновенье, есть ли б мог слышать только радостные для меня глаголы уст ваших… Сон, о сон, единственное в бедствии успокоение, блаженство плачевное в несчастьи, приди на услаждение страждущего сердца…

О мечта возлюбленная! Я с вами беседую; вас держу в объятьях моих, о друзья души моей, о дети моего сердца, вы со мною, голос ваш ударяет в мое слышание… куда спешите, постойте… я отец ваш, я друг ваш… увы ее мечта» — заканчивает он безнадежным голосом человека, находящегося на грани сумасшествия.

Таким образом по всем пунктам, представленным государственным обвинением, Радищев признал себя виновным, признал, что «заблуждался» и со слезами на глазах просил покаяния. «О! милосердная государыня, внемли гласу стенящего, помилуй кающегося если исправление в человеке возможно, во мне оно последует, ибо рожден не жестокосерд, простри вслед милостивая, руку щедроты к несчастному, изведи из гибели стенящего, да при конце дней прославлю твои щедроты. О человеколюбивая монархиня, воньми слезам моим и раскаянию».

Как бы в подтверждение искренности своих слов, в крепости он пишет повесть «О Филарете милостивом»; в ней он рекомендует своим детям «упражняться в мягкосердии, непременным следствием которого является человеколюбие, благодеяние и милость».

Всем этим он хочет размягчить загрубелые сердца своих палачей и снискать у них милость к своему преступлению. «Ибо, — говорит он, — и скоты милую». Вместе с тем в этой же повести он опять проповедует разум и добродетель, пускается в философокие рассуждения о «первопричинах мироздания» и познаваемости «высшего существа».

На протяжении всего следствия Радищев таким образом ни одним словом не попытался защищать идеи, высказанные им с такой страстью и убеждением в «Путешествии» и в оде «Вольность». Во время следствия он окончательно растерялся, был на грани умопомешательства, чуть не впал в религиозный маразм и потерял мужество и былую твердость души.

Но спрашивается — во-первых, мог бы Радищев вести себя иначе в той обстановке, в которую он попал и были: ли эти признания искренни? Действительно ли Радищев сжег все то, во что твердо верил и чему поклонялся?

Из последующей жизни мы убеждаемся, что «признания» Радищева на суде были не искренни, и явились тактическим приемом, имевшим целью смягчить вину и отклонить от головы нависший топор палача.

Так, уже месяц спустя после суда, при проезде его через Томск (по пути в Илимск) любопытствующему узнать о нем, — Радищев говорит следующее:

Ты хочешь знать кто я? что я? Куда я еду?Я тот же, что и был и буду весь мой век:Не скот, не дерево, не раб — но человек!Дорогу проложить где не бывало следу,Для борзых смельчаков и в прозе и в стихах;Чувствительным сердцам и истине на страх —в Острог Илимский еду.

Итак, «ни скот, ни дерево, ни раб, но человек» прежде всего, едет в Илимский острог «истине на страх».

Спустя год с лишним (в 1792 г.) он пишет экономическую работу «Письмо о китайском торге», адресованное на имя председателя коммерц-коллегии А. Р. Воронцова. В этом письме он жалеет о том, что «мнения его о многих вещах… стали более известны, чем тщеславие писателя этого требует, но — продолжает он — я признаюсь охотно в превратности моих мыслей, если меня убедят доводами, лучше тех, которые в сем случае употреблены были. А на таковы (доводы) я в возражении, как автор другого, сказать не умел, как то, что сказал Галилей, отрекаясь от своих доказательств о неподвижности солнца, следуя глаголу инквизиции он воскликнул вопреки здравого рассудка: «солнце коловращается».

Здесь сам Радищев достаточно убедительно показывает, чем, какими методами были вызваны эти «признания» во время допроса. Под ударами розог, запугивания смертной казнью, Радищев, подобно Галилею не мог говорить другими «глаголами», кроме «глаголов» полицейско-самодержавной инквизиции. Он произносил эти патриотические признания и покаяния «вопреки здравого рассудка» и это он чувствовал ясно тогда, как и год спустя.

В том же письме Радищев говорит Воронцову, что он «почел бы благодеянием в своем положении, если бы ему позволено было отлучаться от места ссылки для изучения естественных богатств Сибири. Причина сему единственное научение»… Свидетели моих мыслей будут небо и земля; а тот кто зрит в сердца тот знает, что я, чем быть бы мог и что буду».

Здесь Радищев опять подчеркивает ту мысль, что не только не отказался от своих взглядов, но что один бог (а не чиновники из уголовной палаты) может оценить достойно его выступление, духовные силы и «способности».