Л Новиков - Сказание о Сибирякове Страница 24

- Юра! Прошин! - позвал Качарава связного. - Беги скорей на корму, к Сулакову. Пусть возьмут ручное управление. Передашь: курс - остров!

До этой минуты Юра находился словно в забытьи. Он стоял на мостике за спиной командира и удивленно смотрел по сторонам: на воду, вспененную взрывами, на палубу, где-то появлялись, то исчезали желто-красные всплески огня. Там, по палубе, бегали люди, перекрещивались белые струи брандспойтов; иногда люди падали, он узнавал и не узнавал их, все были какие-то странные, не похожие на себя. Прошин смотрел вокруг и удивлялся своему спокойствию: казалось, он в кино, зритель, не способный чем-либо помочь героям фильма.

Голос командира вывел его из оцепенелости. Юра сбежал по трапу. Откуда такая легкость в ногах, в теле? Как не похожа на себя палуба: обломки, грязь, какие-то пятна, липкие лужи - это кровь.

Оглушительно рявкает на носу орудие. Звенят падающие гильзы. Палуба вдруг подпрыгнула, Юра уцепился за фальшборт, его едва не скинуло в воду. "Жив". Поднялся на ноги. "Скорее на корму! - вспомнил он приказ командира. - Курс остров".

* * *

Яркая вспышка ослепила Сараева: зажмурился. Его больно толкнуло в спину, упал навзничь.

Очнувшись, Сараев огляделся и понял, что произошло: снаряд разорвался на кормовой орудийной площадке, пушки там больше не стреляют.

Цепляясь за стенку рубки, контуженный парторг стал выбираться на палубу. Словно из подземелья, донесся прерывающийся голос связного. Юра махал руками, силился что-то объяснить. Потом подбежал к штурвалу и, повиснув на нем, стал поворачивать его влево. Сараев догадался: командир приказал взять управление на себя. Тогда и он подошел к штурвалу, похлопал юношу по плечу и сказал: "Иди". "Остров, остров!" - крикнул ему в ухо Юра. Сараев кивнул головой, схватился за ручки, но колесо не поддавалось его ослабевшим рукам. В эту минуту рядом появился Сулаков. Он без слов понял, что произошло. И, отстранив радиста, громко сказал:

- Дай-ка я, а ты отдышись. Орудия-то снесло. Погляди. Никифоренку никак убило. Вон фуражка лежит, не его?

Сараев подошел и поднял ее, обтер рукавом козырек. Изнутри выпала карточка. Это был портрет улыбающейся девушки, той самой, которая провожала артиллериста в Архангельске.

Качарава почувствовал, как чья-то твердая рука взяла руль, и пароход снова двинулся к острову. Капитан увидел, как вдоль правого борта, перекинув через плечо длинный сосок брандспойта, к корме спешил Павловский. Он с трудом тащил за собой серую кишку пожарного шланга. Ему помогали Седунов, Сафронов и Малыгин. Но упругие струи воды не могли одолеть разбушевавшегося огня: словно живой, расползался он в разные стороны.

Рядом с Качаравой появился Прошин. - Беги к комиссару. Пусть ставит дымовую завесу. Понял?

Юра кивнул головой и сбежал с мостика.

Через минуту с правого борта поднялись клубы белого густого дыма, скоро он встал высокой стеной, заслоняя море и вражеский крейсер с зловещей свастикой на флаге. Ветер погнал дым к острову, словно стараясь помочь "Сибирякову" укрыться от гибельного огня гитлеровского линкора. Элимелах зажег шашки.

Потом Качарава увидел сквозь дым карабкавшегося на грот-мачту Сараева. Уцепившись за ванты, тот что-то делал. Командир перевел взгляд на фок-мачту. Там по-прежнему гордо реял флаг Родины, всего несколько минут назад поднятый матросом. Кем? Он так и не увидел. А теперь Сараев зачем-то лез вверх. Разрыв фугасного снаряда - и связист упал вниз. "Надо спасать людей", - четко работала мысль.

* * *

Снова судно вздрогнуло, его качнуло, словно грушу под ударом боксера. Корабль накренился на правый борт и тут же выпрямился - выстоял. Сараев увидел: перебило передающую антенну у грот-мачты. Провод лопнул. Конец его упал на металлическую крышку люка. "Замкнуло, - подумал радист, - надо исправить". Парторг уже оправился после недавнего удара, силы возвратились к нему.

Сараев подбежал к люку, схватил оборванный провод, стал взбираться по вантам. Выше, выше. Вот уже видно почти весь корабль. Какие страшные разрушения! Горят надстройки. "Может быть, укрепить антенну прямо тут, за ванты? Нет, чем выше, тем лучше будет связь".

Осколок фугасного снаряда обжег правую руку выше локтя. Она отяжелела, отказывалась слушаться. Сараев, словно чужую, оглядел ее. Ветерок разносил кровь, и брызги окропляли куртку, повисая на ней крупными алыми бусинками. "Ничего, еще немного". Он перехватил провод зубами и снова начал карабкаться, слабея с каждым движением. "До реи не добраться", - понял радист и, зацепившись за ванты ногами, принялся одной рукой прикручивать антенну к скобе мачты. Он хорошо сознавал, что первый же близкий разрыв снаряда сразит его и тогда снова оборвется связь, может быть, в самую нужную минуту. Он торопился.

В огне

КОМАНДИР схватил мегафон и громко крикнул:

- Спускайте шлюпки! С правого борта! Быстрей!

Несколько человек бросились выполнять команду. Среди них был и Элимелах. В кают-компанию несли раненого. Кто это там в белом халате? Валя? Нет, Валя внутри. На мостике делать нечего. Вниз, на палубу, где идет жестокая битва с огнем. Он увидел, как четко работают у носовых орудий артиллеристы. Узнал фигуру старшины Скворцова. Тот что-то кричал припавшему к прицелу Тарбаеву. Снова и снова из орудий вырывались красноватые вспышки. Гибнущий, но не побежденный ледокол продолжал сражаться.

* * *

Анатолий Шаршавин, не переставая, стучал ключом. Страшное творилось на палубе. В эфир непрерывно летели донесения капитана, которые то и дело приносил Юра Прошин. Он клал на стол перед радистом коротенькие записки от Качаравы, наспех написанные карандашом, и снова убегал, По этим сводкам Анатолий мог судить о том, что происходит на судне, как идет бой. Дела обстояли плохо, но экипаж дрался отчаянно до последнего. Анатолий крепче прижимал наушники, чтобы не так был слышен грохот сражения, но в наушниках трещало, как во время раскатов грома. Анатолий не был уверен, что каждую посланную им радиограмму точно приняли в Диксоне: связь ухудшилась. Одно из сообщений командира было: "Идем на сближение!"

"Значит, все кончено. Сибиряковцы погибнут, но как герои". Эта мысль заставляла Анатолия работать с утроенной энергией. "Надо, чтобы о мужестве экипажа стало известно как можно больше". Запросы на корабль шли отовсюду, с разных кораблей: сибиряковцев подбадривали, восхищались их отвагой, но было ясно - с ними прощались, хотя и не говорили об этом. Вдруг он уловил "голос", который больше всего хотел услышать. Анатолий узнал - это Нина. Она откликнулась на зов, но, видно, не получила ответа: сигналы Анатолия перестали доходить до Тикси. Радист слышал стук ключа, который передавал тревогу девушки: "Почему молчите? Прием, прием..."