Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5 Страница 24

— Вы проявили себя простаком, — сказал он, — подумав, что я буду биться с вами. Я вас поймал.

— Не знаю, подумал ли я именно так, — ответил я, — но знаю, что мне стало вдруг любопытно, к чему приведет эта прогулка, и я восхищен вашим умом. Далеко не ощущая себя пойманным, я чувствую, что удовлетворен, и я даже вам благодарен.

Он мне не ответил, и мы вернулись к столу. Мадам приняла меня в свою игру под названием «Три», затем мы пошли прогуляться, и, ближе к вечеру, я откланялся, но уехал только на следующий день, после того, как переписал набело свой доклад.

В пять часов утра я спал в своей почтовой карете, когда меня разбудили. Я был у ворот города Амьен, и разбудил меня служащий бюро, в котором оплачивают право проезда въезжающие в город торговцы. Этот служащий спрашивает, не везу ли я чего-либо противного указам короля. В раздраженном состоянии, в которое впадет всякий, кого грубо лишают сладости сна, чтобы задать бессмысленный вопрос, я ответил ему с проклятием, что у меня ничего нет, и чтобы, черт побери, он дал мне поспать.

— Поскольку вы грубите, — отвечает он, — мы вас осмотрим.

Он приказывает почтальону заехать с моей коляской, велит развязать мою поклажу, говорит мне выйти, спрашивает мои ключи и заставляет меня ждать, пока они все не осмотрят.

Я понимаю свою ошибку, но не могу уже ничего поделать, Не имея ничего запретного, я могу не опасаться, но моя несдержанность заставила меня терпеть пару часов скуки, молчаливого раздражения, и позволила этим негодяям воспользоваться своим правом, что они и проделали. Я вижу на их наглых рожах мстительное наслаждение. Во Франции чиновники, служившие в то время при городских воротах для проверки пассажиров, представляли собой самую накипь из отбросов, но когда с ними обращались как с людьми достойными вежливого обращения, они старались также быть более сносными. Монетка в двадцать четыре су, выданная с надлежащей охотой, делала их гуманными, Они отвешивали пассажиру реверанс, желали ему доброго пути, не чиня никаких препятствий. Я знал это, но бывают моменты, когда человек теряет чувство юмора и забывает или пренебрегает тем, что знает.

Мучители опустошили мои чемоданы и перетряхнули мои рубашки, между которыми, как они говорили, я мог бы прятать английские кружева. Осмотрев все, они вернули мне ключи, но этим дело еще не кончилось. Оставалось еще осмотреть коляску. Мерзавец, который ее обыскивал, победно закричал, обнаружив пачку табаку, который, уезжая из Дюнкерка, я купил в Сен-Омере. Главарь банды торжествующе воскликнул, что они конфискуют мою коляску и что я должен уплатить две сотни франков штрафа.

Но тут я уже потерял терпение, и оставляю читателю представить себе все, что я наговорил этим сбирам. Я потребовал, чтобы они отвели меня к Интенданту, но они ответили, что если я хочу, могу отправляться к нему сам. Окруженный многочисленной толпой каналий, которая все возрастала, я вошел в город, шагая как бешеный. Я вхожу в первую лавку, которую вижу открытой, и прошу хозяина послать кого-нибудь со мной, чтобы отвести меня к Интенданту; я рассказываю ему мое дело, и человек доброго вида, находящийся там, говорит мне, что отведет меня сам, но что я ничего не добьюсь, поскольку ему должны уже были доложить обо всем. Он сказал, что если я не заплачу или не оставлю залога, я не выпутаюсь легко из этого дела. Я прошу меня проводить и предоставить там действовать самому. Он говорит мне, что прежде я должен избавиться от каналий, оставив им луи в ближайшем кабаке и велев идти позавтракать. Я даю ему луи и прошу его оказать мне такую любезность. Он с этим превосходно справился, и все канальи исчезли, испуская крики радости. Таков этот народ, который сейчас полагает себя королем Франции. Человек, который пошел меня проводить к Интенданту, сказал, что он является прокурором по этим делам.

Мы приходим к Интенданту, но портье говорит, что тот вышел в одиночку, что он вернется домой только ночью, и он не знает, где тот обедает.

— Ну вот, — говорит мне прокурор, — день потерян.

— Пойдем поищем его там, где он может быть, у него должны быть друзья, привычки. Я заплачу вам луи за потерянный день.

— Я в вашем распоряжении.

Мы потратили четыре часа в напрасных его поисках в десяти или двенадцати домах. Я разговаривал во всех этих домах с хозяевами, либо с хозяйками, преувеличивая повсюду важность моего дела. Меня выслушивали, мне сочувствовали, и единственное, что говорили мне утешительного, было то, что он непременно вернется к себе ночевать, и в любом случае он меня выслушает.

— В полвторого прокурор отвел меня к пожилой даме, уважаемой в городе. Она сидела за столом, в одиночестве. Выслушав меня внимательно, она сказала совершенно хладнокровно, что не думает, что проявит нескромность, сообщая иностранцу, куда делся человек, который по своему статусу не должен никогда оказываться вне доступа.

— Итак, месье, могу разъяснить вам то, что не является тайной. Моя дочь говорила мне вчера вечером, что была приглашена к м-м XX, и что Интендант также должен там обедать. Так что идите сейчас туда, и найдете его за столом в компании лучших людей Амьена. Советую вам, — сказала она с улыбкой, — пойти туда без предварительного представления. Тамошние слуги, ходящие там от кухни к зале, где все едят, укажут вам дорогу, не спрашивая вас ни о чем. Там вы с ним и поговорите, вопреки его желанию и вопреки тому, что вы с ним незнакомы; он выслушает все, что вы мне тут рассказали ужасного в своем подлинном гневе. Я сожалею, что не могу присутствовать при этом театральном зрелище.

Я быстро отвесил ей реверанс и бегом направился к указанному дому с уже приуставшим прокурором. Я вошел без всяких затруднений вместе со слугами и с моим гидом в залу, где увидел двадцать человек, восседающих вокруг стола в большом веселье.

— Извините, дамы и господа, — сказал я им, — что в том ужасном положении, в котором, как вы видите, я нахожусь, я вынужден явиться нарушить мир и веселье вашего застолья.

При этом комплименте, сказанном голосом гневным, все вскочили. Я был встрепан и весь в поту, лицо было ужасно; можно представить себе удивление компании, состоящей из элегантных женщин и мужчин, готовых за ними ухаживать.

— Я ищу, — продолжил я говорить, — в течение семи часов по всем домам этого города г-на Интенданта, которого, наконец, нахожу здесь, потому что знаю, что он здесь, и, если он имеет уши, он меня сейчас выслушает. Прежде всего, я хочу ему сказать, чтобы он приказал своим сателлитам, которые реквизировали мой экипаж, чтобы они мне его просто вернули, чтобы я мог продолжить свое путешествие. Если каталанские законы предписывают, что за семь унций табака, взятого мной для собственного употребления, я должен заплатить двенадцать сотен франков, я их не признаю, и я объявляю ему, что не хочу платить ни су. Я останусь здесь, я отправлю курьера моему послу, который пожалуется королю, что в Иль-де-Франс нарушают права человека в моем лице, и я получу сатисфакцию. Луи XV достаточно велик, чтобы не желать быть причастным к этому странному способу убийства. Это дело, во всяком случае, если мне назначат репарации, станет делом большой государственной важности, потому что отмщение моей Республики не обратится к убийству французов, путешествующих у нас, но к изгнанию их всех из наших пределов. Вот, кто я такой. Читайте!