Владислав Лебедько - Хpоники российской Саньясы. Том 1 Страница 24

— Кто там?

— Это Влад Лебедько.

— А, Влад! Заходи, заходи! — интонация и приветствия такие, как будто мы — старые знакомые. (В следующий раз, на каком-то официальном мероприятии, когда я подошел к Игорю Николаевичу и хотел было протянуть руку, ожидая такого же теплого приветствия, — Калинаускас только сдержанно кивнул, определив дистанцию).

23.11.1998

В: — Каковы для вас признаки настоящего Духовного Искателя?

И.Н.: — Для меня самый главный признак — это то, что человек ищет другую жизнь.

В: — Как понять, что этот ищет, а другой только говорит, что ищет?

И.Н.: — Это сложно. Человек ведь может прийти по совершенно разным причинам, и это, собственно говоря, совершенно несущественно — по какой причине человек пришел, потому что его что-то там ведет, а что — он же сам знать не может. Если бы он знал, ему бы уже нечему было учиться. А потом постепенно видно становиться то, что он получает, то как он меняется, то что он узнает, куда это применяет. На мой взгляд, — любая серьезная Традиция на первом своем этапе, — Духовного убежища, — она обязательно соблазняет, но соблазняет она как раз противоположным, — она не агитирует за что-то там, а дает тебе средства для решения твоих жизненных проблем и если этого человеку становиться достаточно, то понятно, что никакого желания выйти за пределы той жизни, которой человек жил раньше — нет. Есть просто желание усовершенствовать то, что он имеет. Поэтому, обычно наиболее интересные люди появляются либо с профессиональной мотивацией — тогда у них мотивация достижения может со временем перерасти в мотивацию постижения; либо люди, которые уже так или иначе пережили, что их обманывают — то, что им подсовывают, под названием Жизнь — это не совсем то:

Но это очень трудно. Я не верю ни в какие отборы, экзамены, тесты, потому что практика жизни показывает, что любые отборы в любой деятельности построены, как правило, по каким-то усредненным меркам: — есть некий усредненный образ идеального Искателя, даже неявный и под этот образ происходит примерка. На самом деле, чаще всего бывают совершенно неожиданные судьбы: прорывается тот, от кого никто этого даже не ждал. Скорее всего, наиболее толковый подход был описан у Кастанеды, когда человек уже полностью находится в полном крушении, развале, тогда как-то он уже готов. Ну, тоже самое Гурджиев говорил — нужна катастрофа для того, чтобы человек услышал голос жизни.

В: — А у вас в жизни была такая катастрофа?

И.Н.: — У меня было, да было такое переживание, когда я из армии вернулся. Было ощущение, что я между небом и землей. Старое все уже не устраивало, нового еще не было: — такое какое-то промежуточное состояние — бессмысленное совершенно. И в этом состоянии я встретил Учителя.

В: — Вы искали или это произошло случайно?

И.Н.: — Случайно, если конечно случайности бывают.

В: — Можете рассказать подробнее, как это было?

И.Н.: — Это произошло очень просто. Я работал в народном Театре при заводе, на котором я вырос, куда я пришел, когда мне еще шестнадцати лет не было. А тут приехала из Москвы группа для каких-то социологических исследований. Естественно, я пошел познакомиться, мне это все было интересно. Было много людей из Москвы, из МГУ. Мы стали с ними сотрудничать, я сделал для них часть работы — так как меня на заводе все знали. Я в цеху, где работал, провел исследования: — «Конфликт Мастер — рабочий при сдельной оплате труда. Так я познакомился с Аркадием Ровнером, который входил в эту Московскую группу. А потом как-то Аркадий позвал меня к себе в гостиницу, дал мне текст — «Раджа-йога» Вивекананды и сказал: — «Вот это может быть новая информация, а может быть новая жизнь». Так все и произошло.

В: — В вашей жизни был Ровнер и был еще Мирзобай:

И.Н.: — Да, Мирзобай; он и до сих пор еще играет в моей жизни большую роль в том плане, что это: Я когда с ним встретился, — понял, что это человек из тех, про которых я раньше только читал, что это живой, настоящий, реальный Мастер из реальной древней Традиции и что у него надо учиться. Я обратился к своему Учителю, получил разрешение и стал учиться у Мирзобая. Кроме всего прочего, я его просто обожаю как человека, потому что я видел его в разных ситуациях — я его видел на базаре, на кладбище, в кабинете директора Института Востоковедения и во многих других ситуациях, на суде, например. Он везде и всегда был Он — без всякого усилия, без всякого напряжения. Я помню, как Абай, который был «проверяльщиком», все пытался проверить — на самом ли деле Мирзобай — Мастер. Так вот, он спросил меня: — «Ну а как ты думаешь, Мирзобай — Мастер или нет?» — Я ему: — «Ну вот ты просто посмотри, — он разговаривает жарко, эмоцию какую-то выдает, все такое, а сам в это время в пальцах виноградинку катает. И она не раздавилась. Ты попробуй так и все поймешь!» (Смеется) И я очень рад, что такое взаимодействие было и продолжается, потому что это дает какую-то планку, какой-то ориентир.

Мы очень играем все время во все. Играем, потому что нам очень важность самого себя хочется ощутить, сопричастность к чему-то такому, к духовности: А поскольку настоящих Традиций почти нет, то понять степень серьезности самого намерения постигнуть что-то нам трудно, так как мы все по библиотекам бегали — «прочитал, значит уже знаю».

В: — После убийства Талгата Нигматуллина в Вильнюссе некоторые люди, которые очень почтительно относились к Мирзобаю, резко изменили свое отношение, не поняв, почему он не вмешался в эту ситуацию. На вас это как-то повлияло?

И.Н.: — Нет не повлияло. Я знаю всю эту ситуацию очень хорошо. Я допросил лично всех участников этой ситуации. Дело в том, что Мирзобай приехал в Вильнюс по приглашению Абая, и он очень интересно приехал — он взял с собой свою мать, которая ходила совершенно согнутая, — она не могла выпрямиться и ни слова не знала ни на одном языке, кроме родного. Дом Мирзобая был перед этим совершенно опустошен. Он привалил к дверям бревно и приехал. Тем более, что в последнее время к нему почти никто не ездил — Абай создал такую историю, что Мирзобай — это вчерашний день, выживший из ума старик, а вот он — Абай всех быстренько приведет к Просветлению. Наиболее верные его ученики и среди них Талгат Нигматуллин называли его Боддхисаттвой — причем на полном серьезе. Я разговаривал с Талгатом — когда я последний раз был у Мирзобая — я летел через Ташкент и Талгат даже не позволил мне ничего возразить. Он сказал: — «Тему Абая не трогай даже и все! Ты не понимаешь, ты не дорос!» Так что это была уже сектантская ситуация. Но Мирзобай поехал. Когда, потом уже, его следователь спросил: — «Как ты, старый человек, — про тебя говорят, что ты такой мудрый, — как ты попал в такую ситуацию?» — Мирзобай ответил: — «Ребята в тюрьме сидят и я должен в тюрьме сидеть!» То есть он свою ответственность за это ощущал.