Николай Костин - За номером 600 Страница 24

Жизнь Александра Носова словно переломилась пополам. Одна половина находилась с ним, другая - по ту сторону фронта. Там остался родной полк, друзья, товарищи. Здесь - лыжная тропа, ночь и дьявольский мороз да впереди загадочный хутор. Чей он?

Лыжная тропа пошла на пригорок ступеньками. Носов с их помощью преодолел подъем и оказался у деревянного забора одного из трех домишек. Здесь на высоком месте резкий северный ветер пробирал до костей. Высокие печные трубы подпирали звездное небо. Кое-где из-под снега чернели щербатые фундаменты, на которых раньше стояли избы. Боясь закоченеть, Носов из последних сил подполз к двери дома и постучал по ней здоровой рукой. Кто-то выскочил в зеленой плащ-палатке. "Немец!" - похолодел Носов и тут же обмяк: на шапке незнакомца горела красная звезда...

Словно сквозь туман видел Носов склонившегося над ним солдата. Будто сквозь толстый слой земли слышал людские голоса.

- Смотри, на гимнастерке орден Красного Знамени.

- Видать, боевой летчик.

- По-пластунски до нас добирался.

- Перевязать его надо. Где аптечка?

- Кровь идет... Перетянем пока шпагатом.

- Что с ним будем делать?

- Как что? Отправим в санитарную роту.

- Как бы концы не отдал до санроты.

- Дотянет. Смотри, глаза начал открывать.

- Верно. Похоже, оттаял!

Солдаты замолчали. Удивленно смотрели на воскресшего к жизни летчика. Он силился что-то сказать. Наконец собрался с силами. Чуть слышно выдавил:

- Свои, братцы?

Слово "братцы" сорвалось с губ летчика совершенно непроизвольно. Он хотел сказать "товарищи", а сказал почему-то "братцы". Солдаты восприняли это как должное. Слово "братцы" - слово милосердия, и бойцы поняли это душой. Один из них склонился над раненым и тихо сказал:

- Не волнуйтесь. Вы у своих.

Через полчаса Носов более или менее пришел в себя. Рассказал пехотинцам о том, что с ним случилось в воздушном бою. Попросил их сходить к самолету, забрать бортовой паек, а машину взорвать. Все равно летать она уже не могла, а для противника представляла большой интерес.

- Сделаем, товарищ лейтенант, - заверили его пехотинцы и отправились в путь.

Носов остался в доме один. Смотрел на люто промороженные стекла окон. Любил он это делать и в детстве. И сейчас, несмотря на адские боли, улыбнулся ребячьему воспоминанию...

В зимние каникулы, когда Носовы еще жили в Перерве, он по утрам валялся в постели до тех пор, пока его оттуда не выдворяла мать. Каникулы. Только пользуясь ими, можно было позволить себе, лежа в постели, наблюдать, как с наступлением дня менялся морозный рисунок на стекле. Он то бледнел, то розовел, то приобретал какие-то фантастические контуры...

Прошло несколько минут, и Носов забыл о морозных рисунках на стеклах окон. Все больше и больше беспокоился о том, удалось ли солдатам добраться до самолета и выполнить все, что нужно. Тяжело вздохнул. Пошевелил пальцами раненой руки. И перед ним вдруг возник образ погибшего товарища. Балабанов проявил высокое самообладание. Выполнил воинский долг. И Носов вспомнил слова "Землянки", которую они пели вечером, накануне боевого вылета:

"Ты сейчас далеко, далеко,

Между нами снега и снега. "

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти - четыре шага".

Георгий Балабанов уже сделал "четыре шага", Александра Носова от них отделил безвестный хутор на реке Поле.

В сенях стукнула входная дверь. "Вернулись, очевидно, пехотинцы", подумал Носов, а сам все-таки взялся за пистолет. Так и есть - пехотинцы. Они доложили лейтенанту, что машину взорвали, а парашют и бортовой паек принесли с собой. Две банки сгущенного молока, галеты, колбаса, хлеб, сухари, концентраты, шоколадные плитки стали общим достоянием летчика и его спасителей. Такому набору бортпайка солдаты радовались больше, чем его владелец.

Подкрепившись, пехотинцы не мешкая доставили раненого летчика в санитарную роту. Оттуда Носова переправили в медсанбат. Здесь ему сделали операцию. Извлекли из бедра шесть осколков. Зашили порезы на лице. Привели в порядок пальцы правой руки. Промыли многочисленные легкие раны на шее, плече и голове.

Едва врачи успели "укутать" Носова в бинты, как началась бомбежка расположения медсанбата. Тяжелораненых бойцов и командиров погрузили в автомашины и отправили на Вины. Носов, узнав об этом, обрадовался. Случай, каких немало было на войне, помог ему попасть в родной 288-й штурмовой авиаполк. Каково же было удивление полкового врача, капитана медицинской службы Анатолия Зиновьевича Котенко, когда из подъехавшей к санчасти машины раздался чей-то голос:

- Принимайте вашего летчика!

Котенко, осмотрев Носова, сразу понял, что ранения у летчика серьезные. Надолго вышел из строя. В полку оставлять его нельзя. Он нуждался в длительном стационарном лечении. Вслух этих мыслей не высказал, но без колебаний обо всем доложил майору Дельнову.

Носова навестили друзья и товарищи. Он рассказал им о героической гибели Георгия Балабанова и о перипетиях своей одиссеи.

- Не горюй, Саша, - шутили летчики. - Были бы кости целыми, а мясо нарастет.

Носов смотрел на товарищей. У него было такое чувство, словно он видел их впервые. Мужественные и отважные, близкие сердцу. Одни из них скупо говорили ему: "Поправляйся". Другие молча кивали головой и одобряли улыбкой. Третьи пытались сунуть под подушку плитку шоколада. Четвертые молча смотрели на него и радовались, что видят Сашу Носова живым.

Под вечер лейтенанта Носова, отдохнувшего и воспрянувшего духом, однополчане тепло проводили на стационарное лечение в армейский госпиталь. Самолет У-2 сделал над аэродромом прощальный круг и взял курс на Валдай.

...В начале мая 1942 года Александр Носов возвращался из Москвы на Северо-Западный фронт. До Крестцов добирался на попутке. Сидел в кабине, глядел по сторонам дороги, вслушиваясь в ровное гудение мотора, вспоминал минувшее. Последний его боевой вылет на задание был шестьдесят девятым. С тех пор он ни разу не поднимался в воздух. Всю вторую половину февраля, март и апрель лежал в госпитале. Ранения оказались настолько серьезными, что врачи начали сомневаться в дальнейшей его пригодности к летной работе. После госпиталя пришлось побывать в подмосковном санатории. Это было уже в мае месяце. На одной из прогулок у реки Судак встретил северозападника летчика-истребителя 580-го авиаполка Алексея Петровича Маресьева. В марте 1942 года в воздушном бою в районе Демянского плацдарма его самолет был подбит. Тяжело раненный, он посадил поврежденный истребитель в тылу и 18 суток пробирался к фронту. После ампутации обеих голеней встал на протезы. Приехал в санаторий, чтобы здесь окончательно их освоить и вернуться в строй.