Борис Джонсон - Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю Страница 25

В наши дни мы, слава богу, избавились от понятия «политической жены» – женщины, которая является соратницей мужа, приспособлением для проецирования его амбиций. Но Клементина не только верила в своего мужа и бесконечно говорила с ним о политике. Она верила в него так горячо, что была готова идти за него в бой, иногда и физически.

Когда суфражистка попыталась толкнуть его под поезд, Клементина подскочила к женщине и огрела ее зонтиком. Когда Черчилль слег с аппендицитом во время избирательной кампании ноября 1922 г., она поехала в Данди, чтобы вести кампанию от его имени. Она храбро сообщила скептически настроенной публике, что ее муж не разжигатель войны. Хотя та кампания провалилась (как выразился Черчилль, он оказался «без кабинета, без места, без партии и без аппендикса»), Клементина вскоре снова агитирует за мужа в Западном Лестере. Опять она утверждает: «Многие думают, что он настроен воинственно, но я знаю его очень хорошо и понимаю, что он вовсе не таков. В действительности один из его величайших талантов – это талант миротворчества».

Несомненно, это было хорошо обдуманным призывом ко всем мужчинам и женщинам в аудитории, которые понимали важность искусства миротворчества не только за границей, но и на кухне или в спальне. Если Черчилль начал и закончил карьеру как тори (да и по своей сущности он был консерватором), то Клементина по происхождению и темпераменту была убежденным либералом. Она не имела никакого отношения к его переходу в Либеральную партию – это произошло задолго до их женитьбы, но ей оправданно ставят в заслугу то, что она смягчила и умерила природную агрессию своего мужа.

В 1921 г. она написала ему, предупреждая, что «меня всегда расстраивает и разочаровывает, когда я вижу, что ты склонен считать разумеющимся торжество гуннского подхода железного кулака». Она заботилась о нем, наблюдала за ним – и пользовалась его большим уважением, так что была способна написать следующее великолепное письмо. Идет 1940 год, Битва за Британию в разгаре, чувство тревоги наверняка ужасающее – и это начинает сказываться на поведении Черчилля.

Даунинг-стрит, 10,

Уайтхолл

27 июня 1940 г.

Мой дорогой,

надеюсь, ты простишь меня, если я сообщу тебе то, что, на мой взгляд, ты должен знать.

Один человек из твоего окружения (преданный друг) навестил меня и рассказал о возникшей опасности, что тебя невзлюбят коллеги и подчиненные из-за твоих грубых, саркастических и властных манер. Похоже, твои помощники договорились вести себя подобно школьникам и «получать то, что им причитается», а затем, когда они уходят от тебя, то пожимают плечами, – ведь ты начальник. Если кто-либо высказывает мысль (например, на конференции), ты, как правило, встречаешь ее с таким презрением, что твои сотрудники зареклись их высказывать, будь они хорошими или плохими. Я была поражена и расстроена, ведь за все эти годы я привыкла, что те, кто работает с тобой и под твоим началом, любят тебя. «Вне сомнения, сказывается напряжение», – предположила я и услышала то же самое в ответ.

Мой дорогой Уинстон, должна признаться, что заметила ухудшение в твоем поведении, ты уже не такой добрый, каким был раньше.

Да, именно ты должен отдавать приказы, и, если они плохо выполняются, ты вправе уволить всех и каждого – за исключением короля, архиепископа Кентерберийского и спикера. Но эту страшную власть ты должен сочетать с вежливостью, добротой и по возможности олимпийским спокойствием. Ты имел обыкновение повторять: «On ne règne sur les âmes que par le calme»[40], и я не в силах вынести мысль, что те, кто служат Стране и тебе, не будут тебя любить, восхищаться и уважать.

Кроме того, ты не достигнешь лучших результатов раздражительностью и грубостью. Они породят либо неприязнь, либо рабскую ментальность (мятеж во время войны, разумеется, исключен).

Пожалуйста, прости твою любящую, преданную и наблюдательную

Я написала это письмо в Чекерсе в прошлое воскресенье, порвала его, но вот оно снова.

Она закончила письмо небольшим рисунком кошки – это был намек на ласкательные имена, используемые ими друг для друга. Она была «кошечкой», а он – «мопсом» или «свинкой», соответственно он завершал свои послания изображением свиньи. А когда Черчилль открывал дверь в Чартвелле, они часто приветствовали друг друга милыми звуками животных: он – «гав-гав», а она – «мяу-мяу».

У нас складывается впечатление о женщине, совершенно неотделимой от жизни и карьеры ее мужа, которая не только любит супруга, но и способна брать на абордаж его очернителей. Как-то в 30-е гг. она ехала в железнодорожном вагоне с группой друзей, и кто-то по радио пренебрежительно высказался о Черчилле. Среди путешественников была дама из высшего общества, отдававшая предпочтение политике умиротворения. Она пробормотала: «Да, да». Клементина тут же вышла из вагона и отказывалась вернуться, пока ей не были принесены извинения. В 1953 г. она была на приеме вместе с лордом Галифаксом, который высказал мягкое порицание в адрес состояния партии консерваторов. «Если бы вы правили страной, – сказала Клементина, ударяя старого умиротворителя кувалдой своих слов, – мы бы проиграли войну».

Клементина Черчилль заплатила немалую цену за приверженность жизни Черчилля, и она понимала это. Как-то она заметила, что на ее могиле была бы уместна такая эпитафия: «Здесь покоится женщина, бывшая вечно усталой. Жила она в мире, взыскавшем усилий немало». Она призналась своей дочери Мэри, что была обделена счастьем самой растить четырех детей (пятый ребенок, девочка по имени Маригольд, умерла в младенчестве).

Почти все время она отдавала Уинстону, интересы которого – по словам Мэри – «стояли на первом, втором и третьем месте». Это, несомненно, было жертвой. Можно утверждать, что и Клементина, и ее дети страдали от того, что ощущали себя малыми небесными телами, которым суждено вечно вращаться вокруг Roi-Soleil[41] Чартвелла. Муж был слишком занят, и иногда она чувствовала себя покинутой.

Порою он писал ей с очевидной пылкостью (например, в одном письме высказано желание вытащить ее голой из ванны), но в марте 1916 г., когда он был в окопах, Клементина написала ему заунывное послание. «Мы еще молоды, но время бежит, лишая нас любви, и остается лишь дружба. Она спокойна, однако не слишком вдохновляет и пылает жаром». Ой-ой.

Был по крайней мере один случай, когда Клементина бросила Черчиллю в голову тарелкой со шпинатом. Принимая во внимание его поразительную склонность к самолюбованию, многие, наверное, одобрили бы этот поступок (но и были бы благодарны, что она промахнулась). Родители обоих супругов отличались методичной неверностью, они оба выросли в семьях, которые так или иначе были несчастны. Возникало ли у Черчилля или Клементины когда-либо за пятьдесят шесть лет их брака искушение пойти налево?

Каковы бы ни были некоторые слухи, я немало удивлюсь, если обнаружится, что Черчилль был неверен. Он не только хранил преданность Клементине, но и по своему характеру не был способен на такой шаг. Упоминается история о Дейзи Феллоуз, которую описывают как «стильную, шикарную особу с бессердечной красотой». Она случайно встретилась с Черчиллем на Парижской мирной конференции в 1919 г. Дейзи пригласила его на чай, чтобы «посмотреть на ее маленькое дитя». Когда Черчилль заявился на чаепитие, он обнаружил не маленького ребенка, а шезлонг, покрытый тигровой шкурой, на тигровой шкуре расположилась хозяйка. На ней не было одежды. Он убежал.

Что касается самой Клементины, то обычно придают большое значение истории с балийским голубем. Стресс совместной жизни с Черчиллем был таков, что она время от времени уезжала на длительный отдых – на юг Франции, в Альпы или Вест-Индию. В 1934 г. она отправилась в настоящую одиссею – 50 000 километров по южным морям на роскошной моторной яхте, принадлежавшей наследнику Гиннесса лорду Мойну. Клементина побывала на Борнео, Сулавеси, Молуккских островах, в Новой Каледонии, на Новых Гебридах и Бали, откуда написала мужу: «Это чарующий остров. Красивые храмы, покрытые буйной растительностью, в каждой деревне. Красивые танцоры. Жители ведут райскую жизнь. Они работают примерно два часа в день – а в прочее время играют на музыкальных инструментах, танцуют, приносят дары в храмах богов и занимаются любовью! Превосходно, не так ли?»

В это время Черчилль вел рукопашный бой с правительством из-за Акта об управлении Индией, после долгих прений он возвращался домой изможденным, понятно, что та жизнь, которую он мог предложить Клементине дома, не всегда была райской. Да и, наверное, ежедневному занятию любовью не отводилось важного места в распорядке Чартвелла, как это было у счастливых племен Бали. Клементина привезла множество сувениров в багаже, сбросила вес и выглядела отлично.