Наташа Кампуш - Наташа Кампуш. 3096 дней Страница 25

В первое время, когда я еще была десятилетним ребенком, мне особенно нравились книги Карла Мая. Я проглатывала приключения Виннету и Олда Шеттерхэнда и читала рассказы о «Диком Западе Северной Америки». Песня, которую пели немецкие переселенцы умирающему Виннету, так меня тронула, что я переписала ее слово в слово и с помощью крема «Nivea» приклеила листок на стену. Тогда у меня в подвале не было ни клейкой ленты, ни других клеящих средств. Это была молитва, обращенная к Божьей матери:

Свет дня уходит постепенно,Вступает горделиво ночь.Могли б страдания мгновенноКак день уйти из сердца прочь!К твоим ногам мольбы кидаю,Ты вознеси их в небеса,Мадонна, в них я воспеваюТебя и веры чудеса.Аве, Аве Мария!

Свет веры тает постепенно,Вступает размышлений ночь.И юность оказалась тленной,Мадонна, я прошу помочьМне сохранить псалмов напевностьИ арфы нежный перезвон,И даже в старости согбеннойХраните Божественный закон.Аве, Аве Мария!

Свет жизни тает постепенно,Вступает смерть в свои права.Душа уносится из пленаТелесных уз — пора, пора!К рукам твоим в мольбе горячейПрильну, бессмертья пригубить,Мадонна, я умру, а значит,Теперь я буду вечно жить.Аве, Аве Мария!

Тогда я так часто читала это стихотворение, шептала и молилась, что до сих пор помню его наизусть. Как будто оно было написано для меня, ведь у меня был украден «свет жизни». И я также в тяжелые моменты не видела другого выхода из своей тюрьмы, кроме смерти.

Зная, насколько я зависима от постоянного снабжения фильмами, музыкой и литературой, Похититель получил в свои руки новый инструмент управления. Лишив меня духовной пищи, он мог легче мной манипулировать.

Всякий раз, когда я, по его мнению, вела себя «ненадлежащим образом», следовало ожидать, что дверь в мир слов и звуков захлопнется, лишив меня даже этих мизерных развлечений. Особенно тяжело было в выходные дни. Обычно Похититель приходил в подвал утром и еще раз после обеда или вечером. Но на выходные я оставалась совсем одна. С послеобеденного времени пятницы, а иногда уже с вечера четверга и до самого воскресенья он не показывался мне на глаза. Он обеспечивал меня двумя дневными порциями еды быстрого приготовления, кое-какими свежими продуктами и минеральной водой, которые привозил из Вены. А также видеокассетами и книгами. На неделе я получала видеокассету с сериалами продолжительностью в два часа, а если очень просила, то и в четыре. Это кажется больше, чем было на самом деле. Я же должна была выдержать в одиночестве 24 часа, прерываемые только посещениями Похитителя. В выходные мне перепадало от четырех до восьми часов развлечения, записанного на кассету, и следующий экземпляр книги из серии, которую я читала. Но только в том случае, если я выполняла все его условия. Жизненно важную для меня духовную пищу он приносил только тогда, когда я была «молодцом». Что он подразумевал под словом «молодец», знал только он. Иногда хватало мелочи, чтобы последовали санкции.

«Ты использовала слишком много освежителя воздуха, я его забираю».

«Ты пела».

Ты то, ты это. Что касается видео и книг, он точно знал, где находится болевая точка. Как будто, лишив меня моей настоящей семьи, он взял в заложники и членов моей приемной семьи из романов и сериалов, чтобы лучше манипулировать мной. Мужчина, который в начале моего заточения старался сделать мою жизнь более или менее «приятной» и даже мотавшийся на другой конец Вены за записью радиопьесы Биби Блоксберга, начал меняться на глазах с того момента, как объявил мне, что я никогда больше не выйду на свободу.

С этих пор Похититель стал контролировать меня все жестче и жестче. Я и так с самого начала находилась в полной его власти: запертая в подвале, на пяти квадратных метрах, какое сопротивление я могла оказать? Но чем дольше длилось мое заточение, тем меньше довольствовался он только этим внешним проявлением власти. Теперь он хотел установить тотальный контроль надо всем: каждым жестом, каждым словом и каждым движением.

Все началось с таймера. Похититель с самого начала взял власть над светом и тьмой. Приходя в застенок по утрам, он включал свет, уходя вечером, снова гасил его. А теперь он установил таймер, регулирующий электричество в подвале. Если раньше мне иногда удавалось вымолить продление световой фазы, то теперь я должна была подчиняться непреклонному ритму, не поддающемуся влиянию: в семь утра свет включался. Тринадцать часов в этой крошечной, душной комнате ощущалось некое подобие жизни: возможность видеть, слышать, ощущать тепло, готовить, но всё было искусственным, как из реторты. Ни одна лампочка не может заменить солнце, полуфабрикаты только отдаленно напоминают домашний обед за семейным столом, а плоские фигурки, мелькающие на экране телевизора, являются всего лишь жалким подобием живых людей. Но пока работало электричество, я по меньшей мере могла питаться иллюзией, что кроме моей собственной существует еще другая жизнь.

В восемь часов вечера все отключалось. За несколько секунд я погружалась в полную тьму. Телевизор запинался на полуслове в середине серии. Я откладывала в сторону книгу, не дочитав до конца предложения. И если я еще не лежала в постели, то должна была ползти к ней на четвереньках, на ощупь. Лампочка, телевизор, видеомагнитофон, радио, компьютер, плитка, духовка и отопление — все, приносящее жизнь в мою камеру, отключалось. Комнату заполняло только монотонное тиканье будильника и мучительный треск вентилятора. На следующие одиннадцать часов я погружалась в мир собственного воображения, чтобы не свихнуться и держать страх под контролем.

Это было похоже на режим в колонии, строго предписанный извне — без единой секунды отклонения, без оглядки на мои потребности. Это была демонстрация власти. Похититель любил жить по графику. А с помощью таймера навязал его и мне.

В первое время у меня оставался аудиоплеер, работающий на батарейках. С его помощью я какое-то время могла удерживать свинцовую темноту хоть на небольшом расстоянии, невзирая на то, что таймер считал мой лимит на свет и музыку исчерпанным. Но Похититель не мог позволить, чтобы аудиоплеер нарушал его божественный завет о Свете и Тьме. Он начал контролировать состояние батареек. Если я, по его мнению, использовала плеер слишком долго или слишком часто, он забирал его до тех пор, пока я не обещала исправиться. Как-то раз он еще не успел закрыть внешнюю дверь подвала, как я уже нацепила наушники плеера и начала громко подпевать «Beatles», устроившись на постели. Видимо, он услышал мой голос и в бешенстве ворвался в комнату. За пение Приклопил оштрафовал меня лишением света и еды. И в последующие дни я должна была засыпать без музыки.