Алтайский Декамерон - Алексей Анатольевич Миронов Страница 25

– Знаю, Алекс, ты соскучился по своей жене и детям. Я тебя понимаю. Но, пожалуйста, помни: у тебя в Германии тоже есть жена! Немецкая жена, которая тебя очень, очень любит. – Глаза ее наполнились слезами. Задрожавшим голосом она сказала:

– Please, don’t forget me, Alex. Please, remember me, Alex.

Я обнял ее, поцеловал. Это ее немного успокоило. Но тут глаза ее вспыхнули, она задышала часто-часто, и я понял, что без очередного зачета по Камасутре не обойтись.

Когда Карен ушла в спальню, откуда-то сверху внезапно раздался голос генерал-майора Иванченко, командира войсковой части 1578 города Котовска, где я служил когда-то:

– Правильное решение приняли, ефрейтор Миронов! Надо соответствовать высшей награде, которую Родина дала вам за надлежащую воинскую дисциплину в данном виде спортивных состязаний. Вы обязаны подтвердить высокое доверие, оказанное вам партией и правительством.

– Разрешите приступать к выполнению приказа, товарищ генерал?

– Приступайте, товарищ ефрейтор! И не сачковать на тренажере!

– Есть не сачковать на тренажере, товарищ генерал-майор!

Из спальни вышла голая Карен с двумя бокалами шампанского. Она с удивлением вглядывалась в меня, пытаясь, видимо, понять, кому я отвечаю.

– Alex, hast du ein Problem?

– Кайн проблем, милая Карен, кайн проблем…

Она подала мне бокал с шампанским и взглянула на меня так, как смотрят маньяки. Это означало только одно: Малышка Карен придумала что-то новенькое.

– Алекс, ты почему еще одет? – И она надула пухлые губки. – Wir werden jetzt spielen!

Я быстро разделся. И не успел ничего сообразить, как она опустилась передо мною на колени, а мое мужское достоинство погрузилось в ее бокал с шампанским. Было немножко щекотно! Пузырьки лопались на нежной коже, что порождало ощущение деликатного массажа. Наконец Карен с видом победительницы достала предмет своего обожания из вина и хищно, плотоядно улыбнулась.

– Сегодня вечером это будет мой ужин, Алекс! И дама принялась за работу!

– Гутен аппетит, Карен!

«Этой ночью, товарищ ефрейтор, ты заработал еще один орден!» – сказал я себе, засыпая под утро. Рядом, бормоча что-то и счастливо улыбаясь, спала Карен.

Неужели уже завтра я буду дома? Эта мысль меня и поразила, и порадовала.

Завернувшись в одеяло, я сладко заснул, предвкушая встречу с родными.

Утром Карен встала в хорошем настроении. Пока мы пили кофе, она поделилась своими планами.

– Хочу слетать на Бали, покупаться, поваляться на пляже, пожариться на солнышке. Там есть роскошный нудистский пляж, Алекс. Ферштейст ду мих? Там все, и мужчины, и женщины, загорают абсолютно голыми. Понимаешь, Алекс, абсолютно голыми. В России так не бывает, правда ведь? Ты слышишь?

«Слышу, слышу!» – захотелось мне ответить тонким голосочком Зайца из мультика «Ну, погоди!» в исполнении Клары Румянцевой.

– И если вдруг ты надумаешь прилететь ко мне на зимние каникулы, приглашение я тебе вышлю, кайн проблем! Знай: я буду шоколадного цвета везде, и там тоже!

Карен выразительно опустила глаза и распахнула одеяло. Забыл сказать: кофе мы пили в постели.

– Дорогая, – сказал я, не желая спорить ни с ней, ни с генералом, – мы опоздаем в аэропорт. Самолет улетит без меня. Нам ведь до Франкфурта пилить два часа в хорошем темпе!

– Es ist ausgezeichnet! Алекс, тогда ты останешься со мной в гостинице аэропорта, и у нас будут еще сутки!

Карен даже в ладоши захлопала.

– Карен, дас ист black humor! – вырвалось у меня. – Это катастрофа! Жена и дети подумают, что я их бросил. Или со мной что-то случилось.

Карен запахнула одеяло. Потом завернулась в него, точно не желала больше себя показывать. И с обидой на лице пошла одеваться.

До аэропорта во Франкфурте мы оба ехали грустные. Молчали. Каждый думал о своем. Я предвкушал встречу с близкими. Мои чемоданы и сумки распухли от подарков жене и детям. Карен, насупившись и шмыгая носом, сосредоточенно вела свою художественно покрашенную и залакированную машину.

В здании аэропорта Малышка, правда, повеселела. Взгляд ее смягчился и внезапно сделался шальным. Она сунула мне во внутренней карман пиджака конверт с фотографиями.

–О пожалуйста, дорогой Алекс, майн либер фройнд, не забывай меня! Пожалуйста, помни меня! Каждый день вспоминай, Алекс!

– Обещаю, – сказал я в ответ.

Мысли мои были уже далеко. И про конверт я тотчас позабыл. И напрасно!

Позднее злополучный конверт со снимками чуть не стоил мне жизни.

…В аэропорту «Шереметьево», за стеклом зала ожидания аэровокзала я увидел свою семью. И вот мы воссоединились! Жена светилась от счастья, дети наперебой просились на руки и бесконечно щебетали о накопившихся житейских трудностях, которых без папы ну никак не преодолеть! Я, привыкший в Германии прятать свои чувства, едва не разревелся на людях.

Я получаю багаж, те самые два чемодана, набитые подарками для семьи. Мы берем такси и едем в Тушино. Домой!

Слава богу, безумный сексуальный марафон, сумасшедшая жизнь с «немецкой женой» позади! Наконец-то я приведу в порядок мою бедную голову! Ведь в последнее время с нею творится нечто странное: моим разумом будто владеют два совершенно разных человека, ведущие между собой бесконечные споры…

Эти завихрения в голове напоминают мне резную игрушку: два исконно русских персонажа, Медведь и Мужик, сидя на бревнышках, лупят молотками по наковальне. Сдвигаешь верхнее бревнышко к центру – один замахивается, а второй бьет по наковальне, и наоборот. И вот такой-то наковальней, мастерской герра Эбихарта, служит моя бедная головушка!

Но есть и экспортный вариант игрушки. Сидят не мишка с мужиком, а два мужика-антагониста, каждый из которых – половинка моего alter ego. Один персонаж (назовем его Художником-Бюргером) толст, богат, хорошо одет. У этого господина вместо кувалды – палка брауншвейгской сырокопченой колбасы. И лупит он ею не наковальню, а второго мужика – Молодого Художника, чьи худые ноги обтягивают дешевые индийские джинсы. Одет он в цветастый ситцевый батник, носит длинные волосы а ля «Битлз», взор его горит.

– За все в этой жизни, Алекс, нужно платить! Платить, а не жевать сопли! Тебе же немецким языком сказали: твои дети будут учиться в Сорбонне, а твоя жена будет получать пожизненную пенсию в немецких марках. Твоя карьера, деньги, слава – в Германии, с фрау Кляйн! Бросай жену, забирай детей и лети в Германию, навстречу груди пятого размера!

– Ты о чем, Бюргер? – вяло отвечает Молодой. – Какая пенсия, какая, на хрен, Сорбонна? Я же люблю ее! То есть жену. Не фрау. Я без нее жить не смогу. То есть без жены. Она мать моих детей!

Бюргер словно и не слышит, лупит и лупит, хрясь да хрясь палкой брауншвейгской сырокопченой –