Иулиания - Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии Страница 25

Конечно, непостижимо было, как человек многие годы мог переносить полное одиночество. Батюшка говорил, что в то время, когда человек остается один на один с молитвой и с Богом, время меняется для человека. Он перестает понимать, долго оно движется или коротко. Отец Мардарий вспоминал, что однажды его завалило снегом так, что он не мог выйти из кельи. Было темно, только маленькая лампадочка горела. Не поймешь, час прошел или сто часов. Он тогда почувствовал состояние Евангельского слова – один час как тысяча и один день – как тысяча лет, или наоборот. Время без меры. Тогда же он понял, что время – это состояние нашей земной жизни, причастности к земному миру, а когда чистая душа начинает обращаться к Богу, то она перестает ощущать время. Человек может потеряться вообще во времени. Вот это и есть Вечность. Когда такое состояние наступает, то человек уже не прислушивается к потребностям плоти: сколько покушать надо, когда спать, когда вставать – непонятно, все потребности пропадают. Батюшка рассказывал, что были такие отцы-пустынники, которые в неделю один раз кушали. Это не вымысел. Если ты находишься в молитве, то выходишь своим вниманием из внешнего мира, и тело перестаешь ощущать, и не знаешь, сколько в таком состоянии ты находишься. Все процессы в это время замедляются. Думаю, поэтому пустынники так и постились для того, чтобы не отвлекаться, чтобы пребывать в молитве. Хотя подробно о таких состояниях батюшка не рассказывал, говорил, что просто так есть. Это божественная тайна, нам, связанным с миром, недоступна.

…Келья батюшки находилась примерно в полукилометре от так называемой гостиницы, куда братия сходились для совместной молитвы, в субботу, на всенощное Бдение. Отслужат всенощную до утра под воскресение, причастятся, немного друг с другом побеседуют о духовном, потрапезничают и расходятся. В тот раз отец Мардарий пришел домой после службы в воскресение и чувствовал особое молитвенное состояние, душа его была несказанно утешена. Сел на коечку и начал молиться. Когда закончил, подумал, что несколько часов прошло, пора бы выйти в лес, на воздух. Вышел, смотрит, идет брат-пустынник из гостиницы.

– Отец Мардарий, ты не заболел?

– Не заболел, слава Богу, а что?

– Да мы несколько часов тебя ждем, а ты не приходишь, вот мы и решили тебя проведать, что с тобой случилось?

Прошла ровно неделя, а батюшка думал, что провел в молитве всего несколько часов.

«Я был в таком состоянии, когда мне не хотелось ничего, не хотелось отвлекаться», – делился со мной старец. Это меня потрясло. Я уже знал, что с ним такое бывало. Он мог пребывать вне времени. Во время такой молитвы его ум с невообразимой и непостижимой скоростью летел ввысь и прикасался к тому, что превосходит вещественную природу.

Еще помню, как батюшка скрывал свои «болячки». Его уже много времени мучила грыжа. Пошли с ним к матушкам-пустынницам на пасеку. Идем, а он шаг за шагом, вприпрыжку… и уже далеко впереди нас. Мы, молодые, не успеваем за ним, отстаем и только просим: «Батюшка, не торопись!» А дорога не близкая. От кельи спускаешься по горе, переходишь через Сухопач, потом выходишь на тропу, по которой пастухи гоняют скот. Та тропа была совсем узкой, на машине не проедешь. С одной стороны, скала, с другой – пропасть. Батюшка шел в таком темпе, что мы не могли его догнать. Как припустит… При этом он еще и наши ноши нес, чтобы нам легче было.

Когда мы пришли к матушкам, он бодренько себя чувствовал, как будто и перехода длинного не было. Чаем нас напоил, что-то рассказал, и, главное, всех утешил. Матушки всегда радовались, когда он к ним приходил. Все к нему тянулись, как пчелки к меду. Он мог человека размягчить, когда тот к Богу затвердеет.

…А как он ножки мыл!!! Ради того, чтобы батюшка помыл ножки, не то что в горы, вокруг земного шара трижды обежишь!!! Счастье к такому святому человеку попасть. Из него любовь прямо лилась.

Многие думали, что он постоянно был таким. Ничего подобного! Чем заботливее отец, тем строже. В нем были и твердость, и такая непреклонность. И так может взгреть! Отец Мардарий был всегда радостный и светлый в том, что направляло ко Господу, взыскательный и строгий – во всем, что не для Бога, тогда или замыкался, или мог «жару дать». Остерегался воли человеческой, его все склоняли «благословите вот так-то» или «я уже уезжаю, благословите». То есть просили благословения на свою волю, а не на волю Бога, которая открывалась через старца. Редко, кто говорил: «Как Вы благословите». А потом использовали и говорили, дескать, старец благословил так-то и так-то.

Как-то ко мне подошел один незнакомец и говорит:

– Вы советские монахи!!!

– Советские монахи? Да все наши отцы – пострадавшие, один отец Мардарий чего стоит! Все отцы пострадали от советской власти, но продолжали нести свой монашеский подвиг в пустыне. Они же наши мученики!

…В те годы я старался приезжать к старцу почаще, но не всегда получалось. Несколько лет подряд мы виделись примерно два раза в год. Батюшка всегда ждал меня, и я знал, что старец за меня молится. В последнюю нашу встречу в горах он сказал, что мы еще с ним увидимся. И вот мы встретились, но уже в Юрьеве. Какая радость была на его лице! За эти годы у меня многие были скорби. Но я уверен, что по его молитвам, я мог их преодолевать. И в том, что Господь вывел меня уже на такое, более высокое служение, думаю, помогли батюшкины молитвы. Они очень во многом мне помогли.

После нашей встречи в Задонске у меня открылось, можно сказать, «второе дыхание» покаянной жизни, появилась особенная тяга к молитве. И до этого я старался жить по заветам старца, но со временем притупилось мое стремление к подвижнической жизни тех лет, а в те молодые годы все было свежо, и я больше трудился, исповедовался у старца в пустыне. Когда же батюшка вернулся в Россию, я к нему приезжал и в Юрьево. И когда я уже здесь исповедовался у батюшки, ему стало очень тяжело. А у меня после исповеди как будто крылья выросли заново. Видно, мое состояние окаменелости, «замшелости», нерадения, которое обрелось в мирской суете, стало непомерной ношей для духоносного старца, который умеет глубоко заглянуть в душу, увидеть твое состояние, дать умные советы. Все это действительно очень повлияло на восстановление моей духовной жизни, активности в ней. Это были не только слова, но и внутреннее проникновение. Я опять начал усердствовать в исследовании страстей своих, борьбе с ними, в обретении добродетелей, в выполнении заповедей. И после этого стал дорожить каждым днем, каждой службой, старался вникать в каждое слово.

Вспоминал подвиг батюшки и думал, как мы далеки от того пути, который проходил этот великий подвижник. И эта память до сегодняшнего дня помогает преодолеть многие трудности борения на молитве. А такие трудности возникают у каждого человека. У кого нет преодоления, у того и трудностей нет. Мир приносит вред, и очень серьезный. Особенно в миру очень трудно сохранить духовное равновесие: чтобы не шатало, не подогревались страсти. Они же в тайне, внутри, а потом, когда начинают проявляться, то человек даже не может осознать, что он подвергся такому нападению внутренних страстей. И если нет опытного духовника, то он может этого и не заметить. Мы у пустынников молитве, смирению обучались.