Эрве Шаландар - Меня спасла слеза. Реальная история о хрупкости жизни и о том, что любовь способна творить чудеса Страница 25

Глава 28. Я сдаюсь

— Готовы?

Я сжимаюсь.

— Тогда приступаем! Раз, два, три…

И чвак!

Уф! Боль вибрирует во мне, как звук колокола, резонирующий после удара. Здорово у него получилось. Я предпочитаю этого крепкого парня, а не молоденькую медсестричку. Он не стал колебаться: сразу вырвал канюлю, входящую в мое горло. Процедура кажется варварской, но я к ней привыкла: мне ее проводят примерно каждый месяц. Схема всегда одинаковая: прибором удаляют мокроту, вытаскивают канюлю, снова удаляют мокроту и ставят новую канюлю.

Вот только сегодня большой день: новой канюли не будет. Отверстие останется пустым. Ему дадут время закрыться. Кожа получит право зарубцеваться. С трахеостомой покончено! Я прожила с ней (и благодаря ей) около трех с половиной месяцев. Долго ли это, коротко? С медицинской точки зрения я судить не могу. Но с моей точки зрения, то, что я пережила, кажется мне длиной с эпопею. Этим утром я чувствую себя более легкой. Я радостно смотрю на печальную белизну больничной палаты. Этим утром у меня в голове крутится одна и та же мысль. Я не осмеливаюсь четко сформулировать ее, я не осмеливаюсь в нее поверить, но и прогнать ее я тоже не могу. Фраза кружится на мотив праздничной мелодии: «Я спасена, я спасена…»

Дырку в моей шее заклеивают обычным лейкопластырем, и все, дело сделано. Я по-прежнему остаюсь в палате, но я сразу становлюсь намного свободнее.

Чтобы продолжать мою одиссею к «нормальности», я должна прогрессировать в эвакуации мокроты. Я по-прежнему во власти своего рода внутреннего засора. Ощущение, что я задыхаюсь, и сильный жар, который его сопровождает, всегда рядом. Это не слишком элегантно, но чтобы надежды на нормальную жизнь оказались не пустыми, я должна доказать мою способность плеваться.

В качестве помощника я получаю устройство, которое напоминает маленький кухонный прибор. Это ингалятор. Я потренировалась с ним перед тем, как у меня из шеи вынули канюлю. Ингалятор подключили к трубке в моей шее, он вдохнул в мои легкие порцию разжижающего средства, и я почувствовала, как оно действует. Мои скромные способности объединили с поддержкой ингалятора, и мне было позволено сделать еще один шаг вперед, а мой верный «Роллс-Ройс» среди аппаратов искусственной вентиляции легких» получил право отправиться спасать кого-нибудь другого.

Прошло четыре дня с тех пор, как убрали канюлю. Дыра в шее, возможно, уже закрылась под лейкопластырем. Но в глубине моей души живет страх: а вдруг я не смогу долго жить без аппарата? Это психология? Или… День за днем мокроты становится все больше. Мне все труднее дышать, как будто у меня очень сильный насморк.

Мне прописывают три сеанса ингалятора. Великолепная мысль! Я радуюсь. Мне даже в голову не приходит, что позже я буду считать этот эпизод одним из самых травмирующих моментов моей болезни.

Наконечник прибора помещают мне в рот. Первый сеанс проходит во второй половине дня. Он длится около часа: на столько времени хватает содержимого флакона. Эффект очевиден, я чувствую себя лучше. Свободнее. Как будто порыв ветра разметал облака у меня внутри.

Второй сеанс намечен на вечер. Мне ставят ингалятор, и я начинаю дремать, преисполненная доверия. Но очень быстро я опасливо открываю глаза: прибор не дает обычного облегчения. У меня ощущение, что он нагнетает воздух в грудную клетку, а не в бронхи. Как будто разжижающее средство закончилось. Да, так и есть. Моя рубашка промокла на животе. Средство не поступает в меня, а течет по мне!

Я указываю на проблему медсестре, которая сняла ингалятор, но она меня не слушает. Она уже ушла. А мне снова трудно дышать. Так же плохо, как и перед первым сеансом, пожалуй, даже еще хуже. Снова возвращается острое ощущение внутренней сухости, классика моей госпитализации.

Я сплю почти в положении сидя: положение лежа кажется мне таким опасным… Я дремлю. Я убеждаю себя: «Завтра будет лучше… Завтра все это исправят… Завтра будет новый день…»

А «завтра» в больнице начинается в шесть утра: придет дневная смена. Мной займутся. Ощущение удушья стало сильнее. Чтобы вздохнуть, требуется все большее усилие. Я начинаю новый день обессиленная.

После обычного туалета ингалятор готовят для третьего сеанса. Медсестру зовут Эстелла. Она в положении, это заметно, и скоро она уйдет в отпуск по беременности.

Я ее предупреждаю:

— Мне трудно дышать!

— С ингалятором вам будет намного лучше.

— Да, но проверьте установку! Вчера вечером прибор не работал!

Она удивляется:

— Я не думаю…

— Главное, не повторите вчерашнее!

— Я делаю так, как делала моя коллега! А она хорошо выполняет свою работу!

— Вы посмотрели?

— Все хорошо!

— Возникла проблема.

— Нет никакой проблемы! Надо успокоиться, только и всего! Не волнуйтесь, мы знаем свое дело!

— Прошу вас, посмотрите.

Это уже не просьба — мольба. Я чувствую, что мои глаза наполняются слезами… Я не свожу глаз с медсестры, но все бесполезно. Она тоже меня не видит, не слушает. Эстелла подключает ингалятор и убегает, без сомнения, с ощущением, что я всего лишь скандалистка.

Могу ли я ей верить? Станет ли ингалятор снова эффективным? Я концентрируюсь, я жду приятного сюрприза. Я надеюсь на действие разжижающего средства, но ничего не происходит. Я это знала! Я подозревала это, я этого боялась. В меня попадет только проклятый горячий воздух, этот механический сирокко, который иссушает мне внутренности. Средства по-прежнему нет. Ингалятор не приносит облегчения, напротив, он ускоряет ухудшение моего самочувствия. Это странное дыхание лишает меня кислорода. А у меня его и так было немного. Это невозможно! Неужели медсестра не видела по моим глазам, что это невозможно!

«Не волнуйтесь!» Легко сказать, но только это от нас не зависит. Как не волноваться, когда чувствуешь себя в опасности? И все же я странным образом повинуюсь. Я жду благоразумно… Спокойно… Снова позвонить? К чему? Средство опять вылилось на меня. Я чувствую себя обескураженной. Ради чего скандалить, протестовать, жаловаться? К чему эти попытки бороться? Позже все будет хорошо, не правда ли?

Возвращаются медсестры. В ингаляторе не осталось средства. Что ж, отлично. Ингалятор убирают, а меня сажают в кресло. Медсестры так внимательны к подушкам: подкладывают сзади, по бокам. Готово, вы безупречны, мадам Либи, лучше и быть не может!

Подушками они интересуются, я их не интересую. Медсестер не встревожило то, что я вялая, апатичная. Аморфная. Я как будто отсутствую. Я тихо угасаю. Одновременно взбешенная и смирившаяся. Вот уже много долгих часов я не могу нормально дышать.