Мэри Мейн - Эвита. Женщина с хлыстом Страница 25

Оппозиция практически не имела возможности опровергать столь яростную клевету. Почти вся пресса и радиостанции находились под контролем Перона. Как только Перон был восстановлен на своем посту, Эва вновь вернулась на радио «Белграно», а Джэйк Янкелевич с радостью принял ее обратно, вдвое увеличив ее гонорар и тем самым сохранив место номинального владельца станции. Очень скоро Эва купила радио «Белграно», но оставила Янкелевича на должности директора – тот во всем следовал ее указаниям. Перон, формально соблюдая законность, предоставил оппозиции видимость свободы: им разрешалось проводить митинги, которые чаще всего разгоняла полиция; позволялось издавать газеты, которые закрывались навсегда за первое малейшее нарушение; им предоставили минимальное количество времени на радио, но все их передачи проходили строгую цензуру еще до выхода в эфир. В стране с такой обширной территорией, где чтение газет считалось прерогативой богатых помещиков или горожан, радиопропаганда имела самое широкое поле для деятельности и была невероятно действенной. Люди, которые прежде голосовали так, как приказывал им patron, и отдавали свои голоса за несколько монет или выпивку, не имея никакого представления о том, что может предложить им тот или иной кандидат, теперь могли голосовать сами, поскольку так говорило радио. Оно же подсказывало, за кого голосовать.

Существовало еще одно средство, с помощью которого можно было донести пропагандистские лозунги в самые бедные и отдаленные от столицы провинции, – приходские священники. Аргентина практически на сто процентов католическая страна; с властью и влиянием церкви могут соперничать здесь лишь армия и Генеральная конфедерация трудящихся; более того, это влияние неподвластно никакой внешней силе, и никто из набожных аргентинцев при всем желании не сочтет его за иностранное. Церковь была силой, которую ни Перон, ни Эва не осмеливались игнорировать. Эва относилась к церкви скорее как враждебно, но уважительно настроенный оппонент, нежели как преданная дочь, и временами позволяла проявиться этому антагонизму, хотя всякий раз находила возможность должным образом загладить свой промах. Она не имела возможности пренебречь церковью или обойти ее, как это было с военными, еще менее годились взятки и обман, с успехом примененные в общении с профсоюзами. С кардиналом Копелло – человеком вполне светским и отнюдь не похожим на святого – ей приходилось держаться с осмотрительностью, столь несвойственной ее натуре.

Аргентинское духовенство разделилось в своем отношении к Перону. Среди них нашлись такие люди, как епископ Мигель де Андреас и мужественный приходский священник отец Данфи, которые с самого начала с недоверием отнеслись к новому режиму, а когда их мрачные предчувствия получили достаточное подтверждение, стали в проповедях отстаивать права человека так, что только глухой не понял бы, о чем идет речь. Епископ подчинялся непосредственно Папе и являлся лицом неприкосновенным. Отец Данфи, фигура менее значительная и более уязвимая, был неожиданно отстранен от своих обязанностей по распоряжению кардинала и, поскольку ему не дали возможности защищаться, в знак протеста отказался от своего сана и пошел работать чернорабочим на фабрику. Но большая часть духовенства, начиная с разумного Копелло, с готовностью поддержала кампанию Перона; без сомнения, многие были искренне убеждены, что он облегчит жизнь их придавленных нищетой прихожан. К этому же их поощрял (если только не прямыми указаниями) сам кардинал, поскольку он предписал своей конгрегации не голосовать за партии, которые отвергают обязательное религиозное обучение в рамках общеобразовательных школ или грозят узаконить развод. Оппозиция, которая пыталась составить некую коалицию, известную как Демократический союз, состояла, можно сказать, из одних грешников, поскольку социалисты ратовали за развод и вместе с радикалами выступали против обязательного религиозного обучения в школах (они совершили ошибку, больше борясь против этих уроков, нежели за частные школы). У преданных последователей кардинала просто не осталось другого выбора, как только голосовать за Перона, который сделал религиозное развитие школьников частью своей политической платформы, верно рассудив, что тем самым умаслит многих приходских священников, обещая им большую власть; а менее совестливое духовенство провозглашало с кафедр политические лозунги безо всяких упреков (во всяком случае, публичных) со стороны главы церкви.

В Белграно, фешенебельном пригороде к северу от Буэнос-Айреса, отец Филиппо так хорошо использовал свою кафедру для предвыборной агитации, что его добрые прихожанки, пришедшие на мессу, с первыми же его словами поднялись и покинули церковь. Пока он проповедовал, они принялись громко молиться за дверью о том, чтобы Господь наконец просветил его разум, хотя он несколько раз отправлял своего помощника «заткнуть этих женщин» и даже вызвал полицию. Некоторых из этих достойных леди забрали в участок, но одна из них оказалась на сносях, а поскольку она отказывалась покинуть участок до тех пор, пока не освободят всех, местной полиции, всегда проявляющей большую сговорчивость, если речь идет о здоровье или церкви, пришлось отпустить их домой. Женщины не пострадали, разве что наслушались оскорблений и телефонных звонков с угрозами от местных перонистов да получили нагоняй от своих более осмотрительных родственников. Отец Филиппо стал членом кабинета депутатов – что соответствует британской палате представителей.

Примерно в пятидесяти милях к западу от Буэнос-Айреса расположена базилика Лухана: там, по легенде, фургоны колониального времени увязли в болоте и их смогли вытащить только после того, как было дано обещание возвести на этом месте церковь. Теперь маленькую глинобитную церковку, служившую меккой для первых паломников, заменил до безобразия аляповатый собор, на стенах которого развешаны тысячи протезов и ужасных муляжей человеческих органов, об исцелении которых просят богомольцы, а также специально подобранные мелодраматические фотографии детишек под колесами поезда и объятых пламенем домов, а под ними слезливые молитвы в стихах с благодарностью за спасение и пощаду. Во время предвыборной поездки чета Перон остановилась в Лухане, где ее встретил монсеньор Серафини и сопроводил к базилике, пока заполнившие улицы толпы кричали: «Перон! Кихано! Перон! Кихано!» Имя Эвиты еще не превратилось в боевой клич. Монсеньор произнес с кафедры пылкую политическую речь и провозгласил благословение Церкви кандидату. Проповедь закончилась общим пением. Песня была сочинена специально для предвыборной кампании: «Мой хороший, ты получишь кое-что, с буквы «П» начинается оно – Перон!»