Инга Мицова - История одной семьи (ХХ век. Болгария – Россия) Страница 25

Да, то, о чем все еще мечтал папа: «захват власти через вооруженное восстание», как это было осуществлено в России – было исключено из программ действий всех социал-демократических партий. Они усвоили урок, который преподнесла Россия, знали, к чему это привело, и не хотели повторения.

«18 июля восстание было потушено. Вена завалена битым стеклом, полита человеческой кровью. Город был похож на место, через которое пронесся ураган.

Это было первое антифашистское восстание в Центральной Европе (если не считать восстания в 1919 году в Венгрии).

18 июля начались массовые аресты. Полиция искала подстрекателей – московских агентов. К 14 часам пришли и в мензу. Сначала обыскали все помещение, а затем погрузили грубо в полицейские машины, которые направились в следственную тюрьму на берегу канала Старый Дунай – на Елизабетен променаде. Болгар было 40 человек из 350 арестованных. Когда огляделись, отметили, что среди арестованных большинство – коммунисты. Нас выгрузили во дворе следственной тюрьмы, затем препроводили в преддверье тюрьмы, где находились лавки с продуктами и откуда лестницы вели на верхние этажи. Здесь нас держали до вечера. В течение всего этого времени мы могли свободно переговариваться, но были под наблюдением. Время шло. Во время этого мучительного ожидания были и напуганные. Они начали спрашивать, что говорить, а один уже заявил, что хочет сброситься с лестницы, т. к. много знает. Чтобы разрядить обстановку, я громко спросил:

– Будут нас кормить?

Все навострили уши.

– Вы получите еду только после того, как будете зачислены.

– А мы можем купить в лавке еду?

– Только за ваши деньги.

Я купил хлеб и колбасу. Полицейский сказал, что разрешено есть только здесь. Но не было ни стола, ни стула. Я огляделся и сел прямо на цементный пол. Товарищи столпились вокруг меня. А я демонстративно ломал хлеб и кусал колбасу. Товарищи молча наблюдали. Некоторые спрашивали:

– Как можешь есть в такой обстановке?

Полицейские, наблюдая за мной, говорили:

– А этот опытный.

На что я холодно отвечал:

– По болгарской пословице – “гладна мечка хоро не играе” (голодный медведь не пляшет).

Ждали около 6 часов. За это время успели договориться о поведении во время следствия. Вечером нас отвели на самый верхний тихий этаж и сказали, чтобы мы разделись догола. Построили нас в ряд и начали циничный обыск. Продолжали искать инструкции из Москвы. В группу болгар случайно или нарочно был втиснут и один немец, стройный, пожилой. Я узнал Вильгельма Пика. В 1922 году он был делегатом от германской коммунистической партии на конгрессе БКП в Софии, и я был в его охране. Когда дошла очередь до Пика, я возмущенно закричал:

– Это скандал! Как можно так третировать пожилого человека!

Тогда Пик спокойно сказал своим плотным басом:

– Это действительно возмутительно.

Он был освобожден от этого издевательства. После освобождения мы узнали, что Пик был послан исполкомом Коминтерна в Вену. Он был арестован еще на аэродроме. Спустя несколько дней его выпустили, т. к. его паспорт был в порядке.

После осмотра нас распределили по камерам по два человека. Условия, в которых нас держали, предполагали совершенную изоляцию и истощение. Была прекращена связь с внешним миром. С утра и на ужин давали эрзац-кофе без хлеба, на обед – разбавленный фасолевый суп. Не разрешали покупать еду на свои деньги. В камере не было возможности даже присесть. С утра кровать поднималась к стене и запиралась на ключ. В камере была уборная, иногда садились на нее, но как только страж замечал, что сидим долго, сразу кричал: “Встать!” – и пугал карцером. Не разрешали сидеть и на цементном полу. Мы быстро слабели. Водили на перекрестный допрос. Один задавал вопросы и выслушивал, другой констатировал противоречия, третий внимательно наблюдал за поведением. Машинистка быстро печатала.

С утра поодиночке нас водили умываться. Однажды я громко закричал, чтобы дали мыло. Охранник, сгибаясь от смеха, подошел к другому и сказал, указывая на меня:

– Этот… ха – ха – ха… требует мыла.

Этот инцидент оказался хорошим средством для связи и очень ободрил товарищей, о чем говорили после освобождения. Освобождение началось спустя 2–3 дня после ареста и продолжалось две недели. Меня и мичмана Илью Калчева задержали. Он все боялся, что узнают, что он кассир “Красной помощи”, что у него постоянные связи с Заграничным бюро ЦК БКП и что связан с австрийской компартией».

После восстания папе уже не сиделось в Австрии. Прошло время, и однажды утром к папе на квартиру явились двое полицейских. Они похлопали папу по плечу и собирались увести. Квартирная хозяйка, вытаращив глаза, не знала, как помочь. Папа не растерялся. Сказал, что запишется студентом, как только получит деньги из Болгарии, которые ожидает ежедневно. Заграничное бюро вынесло решение о переброске папы в Советский Союз. Товарищи Илия Калчев, мичман, сотрудник Заграничного бюро, и Борис Чолаев-Роката подготовили ему документы, и он с паспортом русского «возвращенца» (на имя белоруса Леонида Спинко) в середине октября 1927 года тронулся в путь с северного вокзала Вены.

«В Австрии я оставлял часть моей молодости. Три года – не такой уж большой срок, но с какими переживаниями, с какими событиями был связан этот этап моей жизни, с каким напряжением и опасностью!»

Часть 2. Россия

Я другой такой страны не знаю,где так вольно дышит человек.

Приезд в Россию. – Московские впечатления. – Георгий Димитров. – Учеба в Военно-медицинской академии (Ленинград). – Встреча родителей. – Семья Мицовых в 1930-е годы. – Жизнь в Ленинграде, Севастополе, Рыльске. – Репрессии. – Исключение из партии и арест папы. – Освобождение его из тюрьмы. – Канун войны. – Наш отъезд в Рыльск.

Поезд замедлил ход, пересек границу и остановился на станции Негорелое. На деревянной арке над железнодорожными путями краснел плакат: «Коммунизм сотрет все границы». На перроне выстроились в ряд пограничники в длиннополых шинелях и островерхих буденновках. Сбывалась папина мечта. В чем был (в бриджах, бежевых чулках до колен, цветной рубашке – эту обновку выдали в венском представительстве МОПР – Международной организации помощи революционерам), он выскочил на перрон и с восторгом обнял первого же пограничника.