Петроний Аматуни - На крыльях Страница 25

Час спустя Шашин был в воздухе. Полёт предстоял недолгий, но рискованный. Шёл на высоте около тысячи метров — забираться выше не было нужды. Туда летели без каких-либо происшествий. Можно было подумать, что никакой войны нет, и они летят обычным ночным пассажирским рейсом.

Подлетев к месту базирования партизан, сразу увидели на земле сигнальные огни и спокойно зашли на посадку.

— Выпустить шасси, — приказал Шашин.

— Есть шасси! — откликнулся бортмеханик.

Вдруг с земли ударил по ним шквал огня! Иван Терентьевич резко развернул машину вправо, а бортмеханик, не дожидаясь команды, убрал шасси.

— Не узнали? Или это не партизаны? А как же сигнальные огни?

— С ума посходили, что ли! — воскликнул Иван Терентьевич.

Но раздумывать было нечего и некогда. Война столкнула их с новой обстановкой и надо было разгадать её и выйти целыми. Решили вернуться.

Обратный полёт был одним из самых рискованных в практике Шашина… Он чем-то напоминал пешее передвижение по минному заболоченному полю. Было страшновато, но мозг работал отчётливо и сурово — ни одной лишней, ненужной сейчас мысли: сохранить машину — вот цель…

Лишь полчаса спустя чёрную ночь вокруг самолёта перестали прорезывать светящиеся пулемётные трассы и звёзды разрывов зенитных снарядов.

Лавируя под обстрелом, уклонились к северо-западу от Москвы. Рассчитали новый курс и понеслись на базу. Теперь определённо летели над своей территорией и были спокойны.

Иван Терентьевич закурил и хотел сказать товарищам что-то озорное, как вдруг перед самолётом возник огненный веер из тонких золотистых пунктиров. Возник и исчез!.. Иван Терентьевич крякнул, но на всякий случай отвернулся влево. Теперь на пути машины возникло два таких веера, стреляли с земли.

— Что за чёрт?!.

Дали с борта условленный сигнал ракетой: «Я — свой», но с земли по-прежнему выстрелами не подпускали к городу воздушный корабль Шашина. Недоумение экипажа достигло предела. Не успели принять решения, как бортмеханик доложил:

— Командир, горючки у нас осталось с гулькин нос.

Это означало, что бензина хватит на 15–20 минут полёта.

— Понял, — спокойно ответил Шашин и, снизившись, стал присматриваться к земле, выискивая удобное для посадки место.

Вышедшая из-за туч луна облегчила поиски — решили не пользоваться светящимися ракетами, чтобы не демаскировать себя.

Серебристый снег тускло отсвечивал, скрадывая неровность почвы. Больше приходилось действовать наугад.

— М-да, для летних дач места живописные, — оценил Иван Терентьевич, — но для посадок ничего хорошего…

— Не могли же знать москвичи, что нам здесь «захочется» сесть?! — пошутил бортрадист Катымян.

— Щитки!

— Понял, командир.

Садился на самой малой скорости. Самолёт мягко зарылся в снег и, пробежав всего метров сорок, остановился, вернее, застрял в снегу.

Выключили моторы и закурили. Открыли окна пилотской кабины, прислушались: тишина. Особая, настороженная тишина войны, с отдалённым гулом орудий…

Немного поспали, по очереди. С рассветом пошли на поиски. В трёх километрах — колхоз. Сообщили по телефону в штаб, чтобы знали, что всё в порядке и не тревожились. Разыскали две бочки бензина. С помощью колхозников доставили их к самолёту и принялись за устройство «взлётной полосы».

Лесная опушка немного уклонялась к югу и упиралась в высоковольтную линию. Ширина её — метров сто, а снега насыпано по грудь. А основная «техника» — лопата, мозолистые руки и упорство.

Когда немного расчистили поляну, Шашин воткнул лопату в сугроб и сказал:

— Всё. Пусть теперь и наша кораблина трудится! Заливай горючее.

Заправили баки бензином, запустили моторы, и Шашин сел за штурвал. Моторы зарычали и рванули машину вперед.

— Как тигры ревут! — удовлетворённо воскликнул бортмеханик, понявший замысел командира.

Позади самолёта из-под винтов неслись снежные вихри, словно здесь работала снегоочистительная катапульта. Прорулив трижды взад и вперед и разметав большую часть снега с полосы, Иван Терентьевич скомандовал:

— А теперь пустим в ход ноги…

Около часа все, кто принимал участие в подготовке «аэродрома», утаптывали снег перед самолётом. Когда солнце стало клониться к горизонту, Иван Терентьевич решил взлететь.

… Тяжёлый самолёт грузно покатился под уклон, медленно набирая скорость. Больше всего теперь доставалось моторам — они работали на максимальном режиме. Лишь у самого края площадки машина оторвалась от земли и, неуклюже раскачиваясь, полезла вверх.

Секунда за секундой под фюзеляж уходили бугры, кусты, деревья, столбы… Вскоре все препятствия были позади, полёт стал устойчивым и наблюдающим с земли показалось, будто самолёт стал другим: точно его подменили или взмахом волшебной палочки превратили тяжёлую крылатую «хату» в стремительный воздушный корабль!

Через тридцать минут Шашин посадил свою машину на бетонную полосу базы. Докладывая командиру, Иван Терентьевич впервые взволновался.

— Это же хамство, — возмущался он, — свои и обстреливают!.. Сигналов не знают: я им даю ракету, а они…

— Не горячись, Иван, — улыбнулся командир. — Ты бы им лучше спасибо сказал.

— Им?! Спасибо!?. За что?

— За то, что они не пустили тебя к городу. Зенитчики знали, что ты летишь, но в это время уже были подняты в воздух аэростаты заграждения, и ты мог «поцарапаться» о них. Понял?

— Ах, вот как! — улыбнулся и Шашин. — А я их крыл на чём свет стоит… Ну, спасибо им, молодцы…

— Ближе к делу. Пока отправляли тебя, гитлеровцы пронюхали о площадке и так развернулись, что партизанам пришлось немедленно уйти на другое место. Сейчас мы имеем их новые координаты. Пойди поспи…

— Потом, товарищ командир.

— Нет сейчас. Полетишь через два часа. А теперь — спать!

— Понял.

… Снова ночь, чёрное беззвездное небо и мерный гул моторов. Шашин летит на выручку к своим боевым товарищам.

Отыскал новую базу партизан, точно сверился с сигналами и, сделав полукруг, сел на длинную и гладкую просеку в пустом лесу.

Едва успел выключить моторы, как самолёт уже окружили партизаны и нетерпеливые лётчики.

Шашин высунулся из кабины и весело крикнул:

— Авиация здесь?

— Здесь! А кто это?

— Да, никак, Шашин!

— Иван Терентьевич, забирай поскорее, а то Батя совсем подзажал нас!

— Это вы мне покоя не даёте, — послышался чей-то звучный голос.

Иван Терентьевич вылез из самолёта и поздоровался.

— Забирай этот беспокойный народ! — сердито сказал Шашину командир партизанского отряда.