Йенс Андерсен - Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь Страница 26

Лето 1938 г., клан Эриксонов на лестнице дома в Нэсе. Вокруг родителей, слева направо, стоят Ингвар, Ингегерд, Стина и (за ней) ее муж Ханс Хергин, Астрид, Гуллан (с маленькой Барбру на руках) и Гуннар. На нижней ступеньке «фамильной» лестницы – Карин, Лассе и Гунвор. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

Статья была написана как бы от лица молодого бунтаря и выросла из школьного доклада тринадцатилетнего Ларса Линдгрена, с которым ему помогала Астрид. Она так вдохновилась темой – «Об искусстве быть ребенком», – что написала продолжение и отправила материал в «Дагенс нюхетер». В редакции статью основательно переработали. Текст сократили, заострили и опубликовали под более провокационным заголовком – «Молодежный бунт». К первому абзацу добавили предложение («Это слова революционера»), «Гекльберри Финна» заменили на писателя Эдгара Т. Лоуренса, который больше подходил возрастной категории автора. Неизвестно, принимала ли Астрид Линдгрен участие в правке, но в книге Уллы Лундквист «Дитя века», где статья напечатана в первоначальном виде, информации об этом нет. Однако и в окончательной версии было что почитать:

«Молодежный бунт

„Нелегко быть ребенком“, – недавно прочитал я в газете и страшно удивился: правду ведь не каждый день в газете прочитаешь. Это слова революционера.

Да, ребенком быть нелегко! Трудно, очень трудно. А что это значит – быть ребенком? А это значит, что надо ложиться спать, вставать, одеваться, есть, чистить зубы и сморкаться, когда это удобно взрослым, а не тебе. Это значит, что нужно есть зерновой хлеб, когда хочется французскую булочку, что нужно, не моргнув глазом, мчаться к молочнику, как раз когда ты собрался почитать Эдгара Т. Лоуренса. А еще это значит, что нужно, не жалуясь, выслушивать самые личные замечания от любого взрослого – о своей внешности, здоровье, одежде и перспективах.

Я часто задумывался, что будет, если начать так же обращаться со взрослыми.

У взрослых есть скучнейшая тяга к сравнениям. Они с удовольствием говорят о собственном детстве. Насколько я заметил, за всю историю человечества еще никогда не было таких талантливых и воспитанных детей, как в то время, когда росли мама с папой. <…> A. L. / L IV».

Здесь мать под личиной юного гимназиста, не признающего авторитетов, говорит от имени всех угнетаемых детей и подростков. За искусно сконструированной подписью скрывается: Астрид Линдгрен (A. L.), ученик Латинского (классического) направления (L) четвертого класса гимназии (IV). И хотя именно «Дагенс нюхетер», заострив и усилив акценты, придала революционный оттенок посланию фиктивного автора, сатирическое разоблачение двойной морали и злоупотребления родительской властью свидетельствовало о том, что Астрид подошла к распутью и перед ней встал выбор: продолжить писать редко издаваемые публицистические и развлекательные статьи или сделать ставку на свой литературный талант.

Астрид Линдгрен была нетипичной матерью: она не только могла написать доклад вместе с сыном, если тому нужно было выступить в школе, но и любила играть, разделяла интересы детей и не боялась обнаруживать своего внутреннего ребенка. Об этом говорили и Лассе, и Карин, когда стали старше. Игры были самые разные: от уютных развлечений дома на Вулканусгатан, где они рисовали и рассказывали истории, до активных уличных игр – каруселей, качелей, лазанья, бега, прыжков, лыж и коньков в Васа-парке или Дворцовом парке «Карлберг» поблизости.

Астрид умела играть, ведь она знала: главное, что требуется от взрослых, – не мешать детям. Лассе и Карин не диктовали, когда им играть и во что. Вот слова Астрид из интервью журналу «Веко-шурнален» весной 1949 года: «Оставьте детей в покое, но будьте в пределах досягаемости на случай, если понадобитесь». Так она и поступала, отмечает Карин Нюман:

«По-моему, никогда такого не было, чтобы Астрид нам сказала: „А теперь давайте поиграем“. Или чтобы я ее об этом попросила. Но я помню, что мне всегда хотелось побыть с ней, что наше общение было наполненным и никогда не скучным».

О том, что такое для нее родительский авторитет, Астрид Линдгрен рассказывает в беседе на радио 30 декабря 1978 года. Создательница Пеппи подчеркивает, что «каждому ребенку нужны ограничения», и тут же раскрывает суть своего педагогического опыта общения с Лассе и Карин: «Я играла на их стороне против себя». Именно эту двойную позицию – одновременно родительскую и детскую – она заняла в бунтарской статье в «Дагенс нюхетер» в 1939 году, и эта редкая способность осталась с ней навсегда.

Свой высокоразвитый игровой ген стройная гибкая Астрид Линдгрен активировала с легкостью. Ее внутренний ребенок всегда был готов к игре, если только она не писала, довольствуясь игрой в мире воображения. В 1977 году на праздновании дня рождения радиостанции в Мутале Астрид, на радость фотографам, как белка запрыгнула на одну из таких привлекательных радиомачт. В другой раз семидесятилетняя писательница залезла на сосну вместе с подругой, такой же любительницей поиграть и столь же привычной к вниманию прессы Эльсой Олениус, на десять лет ее старше. Оттуда они громко оповестили фотографов на земле, что Закон Моисея не запрещает старушкам лазить по деревьям. В еще более преклонном возрасте, когда физическое состояние уже не позволяло ей карабкаться по радиомачтам и соснам, она написала о своей «обезьяньей» жизни статью, опубликованную в бюллетене Общества Астрид Линдгрен в сентябре 2013 года:

«Я считаю – точно как Дарвин, – что человек произошел от обезьяны. По крайней мере, я. А иначе почему все детство и раннюю юность я так упорно лазила по деревьям, крышам и прочим опасным местам? Например, в школьном гимнастическом зале – да-да, поскольку вдоль всего зала на высоте шести метров тянулись странные трубы. Там я и лазила – и, несмотря ни на что, осталась жива. Одноклассницы следили за мной со смесью страха и восхищения. <…> Да, я вполне уверена, что происхожу от обезьяны. Правда, теперь не особенно это ощущаю».

Однако она ощущала это, когда была молода, и часто думала и действовала как ребенок, рискуя получить выговор от взрослых. Например, от кондуктора в трамвае, куда Астрид в тридцатые годы – вот уж плохой пример для подражания – запрыгнула на ходу, потеряв туфлю, и вынуждена была сойти на следующей остановке и скакать за потерянной обувью на одной ноге.

Эльса Олениус и Астрид Линдгрен: две пожилые «обезьянки» на вершине дерева в конце 1970-х гг. (Фотография: Беппе Арвидсон)

Отцы и матери других детей редко бывали настолько спонтанны и ребячливы, и, конечно, дети это замечали. Одного такого ребенка, навсегда запомнившего маму Лассе и Карин, звали Йоран Стэкиг – десять лет он был верным товарищем по играм и лучшим другом Лассе. Йорану особенно запомнились студеные воскресные дни в зимнем Васа-парке, когда Астрид, после многочасовых стоических попыток мальчиков не упасть на льду и не замерзнуть, купила маленьким конькобежцам еды и обжигающих напитков. Узнав о смерти Лассе в 1986 году, уже взрослый Йоран, живущий в США, тут же отправил «тете Линдгрен» письмо, где вспоминал их с Лассе веселую мальчишескую жизнь в 1930-е. Йоран заметил, что в Швеции наверняка много Астрид, но лишь одна тетя Линдгрен:

«Ты научила меня и Лассе кататься на коньках. Не знаю, где ты достала такие коньки для Лассе, не остроконечные, а красиво скругленные, как поросячий хвостик. Ты снова и снова возила нас по катку. Купила нам горячие слойки, они так чудесно пахли».

Много незабываемых часов провел он с Лассе и его мамой, которая так любила играть. Однажды, когда Йоран был у них в гостях на пятом этаже в доме на Вулканусгатан, мать и сын натянули шерстяные одеяла между двумя стульями и на эти стулья сели. В комнату вошел Йоран. С дружелюбными улыбками они спросили, не хочет ли Йоран сесть в середине. Мальчик решил, что Лассе с мамой сидят на лавочке, без опасений сел между ними – и под взрывы смеха провалился.

Территория игр Лассе и Йорана простиралась по всему району Атлас, от «гор» Васа-парка до «диких вод» бухты Барнхусвикен. А еще они ежедневно вместе ходили в школу имени Адольфа Фредерика, а позже, в гимназические годы, – в Norra Latin, мужскую гимназию в Нормальме, хотя мать Лассе в конце каждого учебного года боялась, что этот год будет последним. Мечтателю Лассе трудно было сосредоточиваться в школе, он плохо делал уроки. Тем больше радовалась Астрид, когда мальчики встречались после долгих летних каникул. Она сразу же ставила мальчиков спиной к спине, чтобы посмотреть, кто больше вырос. Так было и в августе 1939 года, а еще до летних каникул, 22 мая, мать Лассе и Карин взяла «кассовую книгу» и написала длинную заметку о детях, которые на самом деле даются нам взаймы:

«Мой малыш Ларс уже почти совсем не малыш. Он ходит во второй класс реальной гимназии и через пару дней его окончит. Этой весной они с Йораном стали скаутами, у Ларса теперь есть спальный мешок. В школе дела получше, чем в первый год, и мы очень надеемся, что он перейдет в следующий класс. Он мой любимый сынок, хотя я, верно, и ругаю его, и помыкаю им довольно, когда они с Карин расшалятся. Вчера, в день рождения Карин, вся семья отправилась на „гору“ (Дворцовый парк «Карлберг». – Ред.), где я не была с незапамятных времен. А мы с Ларсом так часто ходили туда с Йораном. Иногда я замечаю, как быстро идет время, как быстро растут мои дети, и мне страшно, что я не сумею извлечь из их детства всего, что хотела бы, – не научу их, чему должна, не успею поучаствовать в их жизни, как следовало бы».