Слушая животных. История ветеринара, который продал Астон Мартин, чтобы спасать жизни - Ноэль Фицпатрик Страница 26

Вспоминая вечера, проведенные с Пиратом в сарае, когда я шептал ему на ухо свои мечты и мысленно улетал в странствия вместе с Ветменом. я думаю, что нужно было быть добрее к самому себе. Слишком долго здесь правили хулиганы, и доброте не было места в моем мире. Даже сегодня, когда я сталкиваюсь с буллингом в социальных сетях, я вызываю в памяти Пирата и Ветмена. Что бы они им ответили? Они бы даже не заметили существования «людей без имен». Пират был бы слишком занят своими овцами, а Ветмен — спасением очередного животного.

* * *

Я уже учился в Дублине, когда Пират умер. Он был здоровой собакой и прожил пятнадцать лет. Отец сказал мне об этом не сразу, потому что знал, как я расстроюсь. Несомненно, он и сам был глубоко огорчен, хотя никогда бы не признался, что питает к Пирату нежные чувства, но в этом не было сомнений, несмотря на присущий всем фермерам практицизм по отношению к домашним животным. Пират был послушным и верным псом, и отец проводил с ним времени больше, чем со своими детьми. Он всегда сидел в его джипе, когда отец объезжал стада, — черно-белый друг и помощник с пушистым хвостом и высунутым языком. Отец прекрасно понимал ценность хорошей пастушьей собаки, но Пират на голову выше их всех, он был единственным животным, к которому отец был по-настоящему эмоционально привязан. Однажды к нам приехал дядя Пол, и отец попросил его помочь ему с овцами. Конечно, человек с одной ногой не мог бегать, но мог стоять в проеме и держать ворота открытыми. Но дядя Пол отказался, сказав, что лучше поможет Рите, потому что отец и так управится, ведь он хвастал, что его Пират стоит двух крепких мужиков. Что тут скажешь: он уважал своего пса.

Как-то раз весной 1986 года, во время очень напряженного сезона, отец вместе с Пиратом покупал овец, а потом уехал, не заметив, что Пират не запрыгнул в машину, как обычно. Пират бежал за ним по проселочным дорогам, которые были ему хорошо знакомы, — по ним мы перегоняли овец с одного участка на другой. На полпути находилась церковь Баллифина. Отец никогда не проезжал мимо, не зайдя помолиться. Шон Фицпатрик любил свою религию, наверное, даже больше, чем коров, овец, землю и труд на ней. Возможно, даже больше своей семьи. Каждое воскресенье во время мессы он читал Библию с кафедры, за что его прозвали Епископом — так его называли всегда, сколько я помню. Пират это отлично помнил и побежал искать отца там.

Мне сказали, что пес находился возле церкви, когда его сбила проезжавшая мимо машина. К тому времени, когда папа его нашел, Пират уже умирал. Щадя меня, отец никогда не рассказывал мне подробностей. Думаю, он винил себя. Ему было больно признавать этот аспект своих отношений с конкретным животным. Нельзя так глубоко привязываться к животным, если ты фермер. Мне сказали только, что Пират не страдал. Я сам говорил это многим людям, чтобы успокоить их. Честно говоря, я не знаю, так это было или нет. Знаю лишь, что отец втайне любил Пирата, и я тоже любил своего друга всем сердцем. Никакие слова не могут передать это чувство, их будет недостаточно, чтобы описать все то, что он дал мне за эти годы.

Пират, я каждый день отчаянно скучаю по тебе. Ты научил меня истинному смыслу бескорыстной любви. Я очень люблю тебя! Спасибо, что всегда выслушивал меня. Спи спокойно.

6. БЕЗЫМЯННЫЙ ПЕС

Шаги к озарению

В сентябре 1985 года я со страхом вошел в ветеринарную школу университетского колледжа Дублина, Мне было семнадцать лет — восемнадцать исполнилось только в декабре. Я не знал, чего ждать от университета, но понимал, что вырвался из замкнутой среды Баллифина и внезапно оказался сразу в Дублине. Я был еще очень наивен, и мне пришлось быстро узнать, что ветеринарная школа — не совсем то, что я думал.

Жил я с сестрами Грейс и Мэри в доме наших родственников в Сент-Маргаретс, практически за городом, в нескольких милях от северной окраины Дублина. Мне приходилось каждый день проезжать по шестнадцать с половиной миль до университета и обратно на старом велосипеде со слишком узкими шинами и загнутыми вниз ручками — другой я просто не мог себе позволить. Здания ветеринарной школы (ныне перестроенные) находились в Боллсбридже, в южной части города. Два дня в неделю я учился в главном кампусе в Доннибруке, где мы слушали лекции вместе со студентами-медиками. Иногда до центра города меня подвозила Мэри на своем синем «Рено-4». В машине было так тепло, что у меня даже пальцы на ногах поджимались от наслаждения. С тех времен я всегда ценил автомобили как нечто, доступное только редким счастливчикам. Как удивительно было ехать, будучи полностью защищенным от ветра, дождя, града и снега!

Эти изматывающие поездки на лекции в любую погоду не очень-то способствовали моей социализации. Хуже того, лекции оказались не такими, как я ожидал: они были сугубо теоретическими. Мы видели только трупы животных в анатомическом театре.

Анатомический театр располагался в старинном викторианском здании. Там стояли белые столы в окружении стен, выложенных розовой кафельной плиткой, — зловещее место, которое пугало меня до смерти, и вовсе не из-за мертвых животных, которых на ферме я видел не раз. В моей голове никак не укладывались названия всех этих нервов, артерий, вен и различных анатомических частей, которые я препарировал, даже если я зарисовывал их, пытаясь разобраться и лучше запомнить. Лишь много лет спустя, когда я наконец понял, для чего нужны эти белые жилы и эти красные и синие штуки, я смог их запомнить. Естественно, первый экзамен по анатомии я завалил. Это было не очень ободряющее начало.

Отчасти проблема была связана с тем, что на первом курсе мы изучали довольно абстрактные предметы, казалось бы, не связанные с повседневной работой ветеринара. В настоящее время программа ветеринарного бакалавриата стала намного лучше, с гораздо более практической клинической направленностью буквально с первого дня обучения. Но в 1985 году мы учились по старинке, заучивая наизусть пухлые фолианты учебников. Я ни на что не отвлекался, но мне все равно