Максим Северин - Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта Страница 26

Брали мы эту гору примерно неделю, поставили два флага — афганский и наш. Потом все вокруг этих флагов заминировали: сперва одно кольцо мин, потом второе, третье, много сигнальных мин поставили. И вот, когда мы ночью спустились к подножию и ждали замены, увидели настоящее светопреставление, я не хочу сказать, что на высоте осталось много спрятавшихся басмачей, но все небо над горой пылало цветами от разрывов сигнальных мин. Хотя справедливости ради надо отметить, что маскировались они просто как хамелеоны. Например, мы летим на «вертушках» и видим внизу барана, даем по нему очередь… а «баран» скидывает шкуру и, сверкая оружием, отбегает или пытается отползти в сторону.

Раз упомянул про мины, то расскажу про них поподробнее. Мы в первую очередь ставили довольно много сигнальных мин, а еще частенько поступали так: вырываешь из гранаты чеку и вместо нее вставляешь былинку, аккуратно отпускаешь скобу, и былинка ее держит, таким образом получалась нехитрая противопехотная мина, то есть басмач идет, ногой гранату цепляет, и былинка ломается, срабатывает запал — и взрыв. Но былинка, правда, через два-три дня тоже начинает высыхать, гранаты поэтому могли взрываться сами по себе. А на Саланге в снегах мы поступали по-другому: делаешь в снегу кулаком твердую лунку, вынимаешь из гранаты чеку и устанавливаешь в это углубление. Хотя такие «мины» не прописаны ни в одном наставлении, надо было выживать, и мы делали для этого все, что могли.

— Какой была тактика действий вашего подразделения?

— Во-первых, весь дух десантных войск состоит в том, чтобы, ошеломляя противника, неожиданно захватывать ключевые объекты до подхода основных сил, а после сдавать позиции пехоте и, зализав раны и пополнив запасы, идти на выполнение новых задач. Продержался, остался жив — вперед, дальше. Поэтому за первый год в Афганистане я не видел ни подушки, ни одеяла, ни кровати; палатка в пять колов — посередине один и четыре по бокам, в ней помещался весь взвод, как ляжешь в ней на один бок, так и спи всю ночь как хочешь — повернуться невозможно.

Там, особенно в первое время, принцип был простой: «если не ты — значит, тебя», понимай как хочешь. Вот, например, Баглан (вообще, Баглан состоял из трех равноудаленных друг от друга частей, вместе составлявших единый город). Через этот Баглан я раз двадцать проезжал, и только два или три раза меня там не обстреляли. Параллельно с дорогой там тянулась речка, сразу за рекой начиналась «зеленка», из которой по нам постоянно лупили. И нельзя было ни танк, ни какую другую технику туда через реку загнать, чтобы разобраться с басмачами, то есть характер местности был на руку устраивавшему засады противнику. Очень сильно нас трепал этот Баглан!

На Панджшер мы много раз ходили, но наша бригада в первые года не доходила, а вот ребята, которые служили там уже после меня, в 1984–1985 годах, уже доходили до золотых приисков. Панджшерской группировкой душманов командовал Ахмад Шах Масуд по прозвищу Панджшерский Лев. Он был небольшого роста, как говорят, «метр с кепкой на коньках», но очень, очень, очень талантливый командир. Потом, когда мы выводили войска из Афганистана и с ним было заключено перемирие, Масуд помогал Громову выводить войска из ряда афганских провинций. На мой взгляд, Ахмад Шах Масуд был достойный противник и просто хороший мужик, но погиб он, конечно, глупо, когда несколько лет назад смертники-талибы с начиненной взрывчаткой видеокамерой, представившись журналистами, хотевшими взять у него интервью, подорвали его вместе с собой. Кроме Масуда были и другие известные полевые командиры душманов: был очень жестокий Гульбеддин Хекматияр, был узбек Абдул-Рашид Дустум.

Когда мы только вошли, по нам еще вовсю стреляли из заряжавшихся через ствол «кремневок», хлопали они очень громко. Бывало, пальнут в нас из такого ружья из-за угла, подбегаем и видим, как басмач нервными движениями забивает заряд в ствол «кремневки», тут времени раздумывать у нас нет — бьешь его ногой, кулаком или прикладом, и тот отлетает в сторону. А потом Америка моджахедов начала снабжать, тут у них и появились и автоматы, и снайперские винтовки, и многое другое. Оружие встречалось и английское, и американское, поставляли душманам и приборы ночного видения. Запомнились трофейные АКМы китайского производства, отличавшиеся от наших только круглым ободком вокруг мушки и еще несколькими мелкими деталями.

Бывало, что пули попадали в песок в метре перед тобой, и тогда фонтаны этого песка били по глазам, сердце замирало, но с другой стороны, в этом случае была возможность примерно определить направление огня по тебе (сектор градусов в 45). Со временем стали засекать направление вражеского выстрела и по свисту пуль над головой.

Говоря об уровне потерь, можно привести один-единственный пример. Так, в одной из наших рот, вступившей в бой с численно превосходящим противником, однажды в живых осталось всего семнадцать человек. Хотя такие ужасные потери были исключением, а не практикой. Обычно при подготовке к боевой операции все наши передвижения за несколько дней до выхода в горы отрабатывались на специально построенном макете местности, где были отмечены все разведанные каризы (по-моему, так афганцы называли свои протяженные подземные переходы) и подземные реки, порой тянувшиеся на многие километры.

Мы выпрыгивали из зависавших в метре-полутора над землей вертолетов (хотя порой летчики могли зависнуть намного выше), приземлившись, сразу рассредоточивались на местности. Обычно бывало, что по нам долбили уже в момент высадки, на этот случай мы заранее оговаривали между собой, в каком порядке перебегаем и прикрываем друг друга огнем. Хотя стреляли в этих случаях по нам обычно издалека, но приятного все равно мало: от пули не увернешься, особенно днем, когда солнце в зените, иной раз как песком обдаст или просвистит где-то совсем рядом. После высадки сразу старались прижаться к одному из склонов долины, потому что по низине идти было нельзя: на фоне ровного песка в пересохшем русле речушки человеческая фигура видна как на ладони со всех сторон.

Так, однажды, продвигаясь вдоль склона, мы неожиданно для себя наткнулись на женский монастырь, где было человек двадцать женщин или, может быть, даже больше, от страха они все прижались к стенам монастыря. А негласный приказ-то у нас был зачистить долину от всего живого. Но женщин, и тем более безоружных, никто из нас трогать не собирался, и мы прошли мимо. Но вот когда, как я уже рассказывал, по нам женщина из ДШК «рубила», это совсем другое: тут уже неважно, что она женщина, — огневую точку надо было подавить каким угодно способом: не уничтожишь ты — уничтожат тебя.