Чарлз Дарвин - Воспоминание о развитии моего ума и характера Страница 26

Это воззрение так сильно нравилось мне, что я письменно изложил его в развернутом виде, и мне кажется, что Гукер прочитал написанное мною за несколько лет до того, как Э. Форбс опубликовал свой знаменитый мемуар по этому вопросу. Продолжаю думать, что в тех, очень немногих, пунктах, по которым мы с ним разошлись, драв был я. Разумеется, я ни разу не намекнул в печати, что разработал это представление совершенно независимо [от Форбса].

Вряд ли что-либо другое доставило мне в процессе работы над «Происхождением» столь большое удовлетворение, как объяснение огромного различия, которое существует во многих классах между зародышем и взрослым животным, и близкого сходства между зародышами [различных видов животных] одного и того же класса. Насколько я в состоянии вспомнить, в ранних рецензиях на «Происхождение» не было сделано ни одного замечания относительно этого момента, и я выразил, помнится, свое удивление по этому поводу в одном из писем к Аза Грею. За последние годы некоторые рецензенты стали приписывать эту идею целиком Фрицу Мюллеру и Геккелю, которые, несомненно, разработали ее гораздо более полно и в некоторых отношениях более правильно, что это сделал я. Моих материалов по этому вопросу хватило бы на целую главу, и я должен был развернуть обсуждение его с большей подробностью, ибо очевидно, что мне не удалось произвести впечатление на моих читателей; однако именно тому, кто сумел добиться этого, и должна быть отдана, по моему мнению, вся честь [открытия].

В связи с этим должен заметить, что мои критики почти всегда обращались со мной честно, если оставить в стороне тех из них, которые не обладали научными знаниями, ибо о них и не стоит говорить. Мои взгляды нередко грубо искажались, ожесточенно оспаривались и высмеивались, но я убежден, что по большей части все это делалось без вероломства. Должен, однако, сделать исключение в отношении м-ра Майварта, который, как выразился о нем в письме один американец, обращался со мною, "как pettifoger" или, как сказал Гёксли,

"подобно адвокату из Олд-Бейли". В общем же у меня нет никаких сомнений в том, что слишком часто мои труды расхваливались сверх всякой меры. Я рад, что избегал полемики, и этим я обязан Ляйеллю, который много лет назад по поводу моих геологических работ настоятельно рекомендовал мне никогда не ввязываться в полемику, так как она редко приносит пользу и не стоит той потери времени и того плохого настроения, которые она вызывает.

Каждый раз, когда я обнаруживал, что мною была допущена грубая ошибка или что моя работа в том или ином отношении несовершенна, или когда меня презрительно критиковали, или даже тогда, когда меня чрезмерно хвалили, и в результате всего этого я чувствовал себя огорченным, — величайшим утешением для меня были слова, которые я сотни раз повторял самому себе: "Я трудился изо всех сил и старался, как мог, а ни один человек не в состоянии сделать больше этого". Вспоминаю, как, находясь в Бухте Доброго Успеха на Огненной Земле, я подумал (и кажется, написал об этом домой), что не смогу использовать свою жизнь лучше, чем пытаясь внести кое-какой вклад в естествознание. Это я и делал по мере своих способностей, и пусть критики говорят, что им угодно, в этом они не смогут разубедить меня.

В течение двух последних месяцев 1859 г. я был всецело занят подготовкой второго издания «Происхождения» и огромной перепиской. 7 января 1860 г. я начал приводить в порядок свои заметки для работы об "Изменениях животных и растений в условиях одомашнения", но она была опубликована только в начале 1868 г.; задержка эта отчасти объясняется то и дело повторявшимися приступами болезни, которая один раз затянулась на семь месяцев, отчасти же — соблазном выступать в печати с работами по другим вопросам, которые в тот или иной момент больше интересовали меня.

Опыление орхидей 15 мая 1862 г. вышла в свет моя небольшая книга "Опыление орхидей"; я потратил на нее десять месяцев труда, но большинство приводимых в ней фактов медленно накапливалось в продолжение нескольких предшествовавших лет. В течение лета 1839 г., а быть может, еще и летом предыдущего года, я пришел к необходимости заняться изучением перекрестного опыления цветков при посредстве насекомых — меня побудил к этому вывод, сделанный мною в ходе рассуждений о происхождении видов, а именно, что скрещивание играло важную роль в поддержании постоянства видовых форм. Я продолжал заниматься этим вопросом то больше, то меньше и в течение летних месяцев р. следующих лет, но мой интерес к нему особенно возрос после того, ] в ноябре 1841 г. я достал и прочитал по совету Роберта Броуна экземпляр замечательной книги X. К. Шпренгеля "Das entdeckte Geheirn der Natur". До 1862 г. я специально изучал на протяжении нескольких лет процесс опыления у наших британских орхидей, и мне казалось, что целесообразнее будет подготовить исчерпывающий (насколько я в состоянии это сделать) трактат об этой группе растений, нежели использовать огромное множество данных, которые я постепенно собрал [но вопросу об опылении] в отношении других растений.

Решение мое оказалось благоразумным, ибо после выхода в ев моей книги появилось изумительное количество статей и монографических работ об опылении цветков самых различных растений, и р боты эти были выполнены гораздо лучше, чем мог бы, вероятно, осуществить это я. Заслуги бедного старого Шпренгеля, так долго остававшиеся незамеченными, теперь, через много лет после его смерти, полностью признаны.

В том же году я напечатал в "Journal of the Linnean Society" статью "О двух формах, или диморфном состоянии, примулы", а на протяжении следующих пяти лет — еще пять статей о диморфных и триморфных растениях. Не думаю, чтобы что-либо еще в моей научной деятельности доставило мне столь большое удовлетворение, как то, что мне удалось выяснить значение строения [цветков] этих растений. В 1838 или 1839 г. я обратил внимание на диморфизм Linum flavum, но решил сначала, что это всего лишь случай безразличной изменчивости. Однако, исследуя обычный вид примулы, я обнаружил, что две формы встречаются у нее слишком регулярно и постоянно, чтобы можно было удовлетвориться таким взглядом на них. Вследствие этого у меня явилось почти твердое убеждение в том, что обыкновенные баранчики [Primula veris] и первоцвет [Pr. vulgaris] находятся па прямой дороге к превращению в двудомные формы и что короткие пестики у одной формы и короткие тычинки у другой имеют тенденцию к тому, чтобы оставаться недоразвитыми. С такой точки зрения и были произведены опыты над этими растениями, но как только было обнаружено, что цветки с короткими пестиками при опылении их пыльцой коротких тычинок дают больше семян, чем любой другой из четырех возможных союзов, теории недоразвития был нанесен смертельный удар. После некоторых дополнительных опытов стало очевидным, что обе формы, хотя и являются вполне выраженными гермафродитами, относятся друг к другу почти в точности так же, как два пола у любого обычного животного. У Lythrum мы встречаем еще более замечательный случай, когда в подобном же отношении одна к другой находятся три формы. Впоследствии я установил, что потомство, полученное от союза двух растений, принадлежащих к одной и той же форме, обнаруживает близкую и любопытную аналогию с гибридами, полученными от союза двух различных видов.