Василий Балакин - Фридрих Барбаросса Страница 26

Вскоре был опубликован императорский указ, категорически запрещавший обращаться в папский суд. Этот запрет вводился, «дабы пресечь всякого рода злоупотребления, от коих терпят ущерб все церкви нашей Империи и происходит пагуба для монастырской дисциплины». Паломники, направляющиеся в Рим к святым местам, отныне должны были получать разрешение от своих церковных властей. Это был тяжелый удар по интересам и самолюбию папы римского, по существу означавший разрыв отношений.

За этим тяжелым ударом сразу же последовал второй. Еще в Безансоне Фридрих велел сочинить послание, которое затем надлежало распространить по всей Империи. «Поскольку божественная сила, от коей происходит любая власть на небе и на земле, — гласила преисполненная имперской идеей преамбула, — вложила в наши, своего помазанника, руки королевские и императорские полномочия и тем самым возложила на нас обязанность блюсти при помощи нашего императорского оружия мир для церкви, мы вынуждены к нашему величайшему огорчению высказать свои возражения». Далее с использованием сильных выражений и искусного передергивания фактов подробно излагалось происшедшее на рейхстаге. Опять прибегли к слову «лен» для передачи выражения «beneficium» из папского послания: «Так вот какой была весть, продиктованная отеческой любовью, вот чем должно было крепиться единство церкви и Империи! Понятно, что столь непотребные слова оскорбили наше императорское величество, а всех князей охватила сильнейшая ярость… Поскольку мы получили королевскую и императорскую власть единственно от Бога посредством избрания князьями, от Бога, который устами святого Петра изрек: „Бойтесь Бога, почитайте государя“, то каждый, кто утверждает, будто мы получили императорскую корону от господина папы в лен, есть богохульник и уличенный лжец. Сам я скорее смерть приму, нежели при своем правлении потерплю подобное умаление собственного достоинства».

Столь резких слов еще не доводилось слышать папе римскому. Это переполненное фанатической яростью послание Фридриха многим казалось несовместимым с его обычаем во всем соблюдать меру и дипломатично лавировать. Поэтому решили, что автором сего манифеста скорее был канцлер Райнальд Дассельский, нежели сам император. Форма и содержание письма выдавали человека, который мог не задумываясь перевести двусмысленное слово «beneficium» как «лен», тем самым приняв брошенный Римом вызов.

Уже множились голоса, осуждавшие этот сделанный канцлером «слишком буквальный перевод». Многие имперские епископы, и первый среди них Эберхард Бамбергский, не говоря уже о стороннике папы архиепископе Зальцбургском, разделяли мнение, что императорское послание в своей резкости зашло слишком далеко. Правда, не было разногласий относительно того, что курия сама спровоцировала этот скандал, нежелательный для обеих сторон.

Адриан IV был потрясен до глубины души. То, как обошлись с его легатами, а также запрещение апеллировать к нему как высшей инстанции, казалось нестерпимым оскорблением, больше того, богохульством. Когда же ему стало известно содержание императорского послания, он счел своим долгом перейти в контрнаступление, обнаружив тем самым полное непонимание царивших в Империи настроений.

То ли он расценил возвращение свободы архиепископу Лундскому как уступку оробевшего императора, то ли и вправду полагал, что немецкие князья церкви вопреки своей воле подчинились диктату Фридриха и его канцлера, но в своем пастырском послании он призвал епископов Германии как следует воздать за причиненное ему, блюстителю Святого престола, бесчестье. Что касается самого императора, то они должны были своими увещеваниями наставить его на путь истинный, но от Райнальда Дассельского, канцлера, и Отто Виттельсбаха, знаменосца Империи, пагубно повлиявших на государя, следовало потребовать удовлетворения. Дело шло не просто о спасении чести — возникла угроза для свободы церкви! Желая еще раз заявить, что не намерен враждовать с Барбароссой, папа заключил свое письмо словами: «Но мы полагаем, что разумный, истинно преданный вере император благодаря вашим увещеваниям вернется на путь добра».

А между тем Адриан мог бы поступить умнее — не пытаться вбить клин между епископами и императором, а просто объяснить, что слово «beneficium» в его письме означало «благодеяние». Тем самым, возможно, удалось бы погасить разгоравшийся конфликт, единственным пострадавшим от которого в этом случае был бы Райнальд Дассельский, изобличенный в умышленном подстрекательстве и подлоге. Однако папа эту возможность не использовал и, видимо, сознательно, поскольку и на этот раз употребил слово «beneficium» столь же двусмысленно.

Адриан получил ответ, какого меньше всего ждал. Мало того что его замысел поссорить немецких епископов с императором или хотя бы посеять раздор среди них самих ни к чему не привел, в их ответном совместном послании отчетливо слышался голос ненавистного канцлера. Они писали, что незамедлительно и с превеликой охотой обратились к императору, дабы выполнить поручение папы, поскольку «неслыханные прежде выражения» его письма привели в смятение всю Германию. И далее, ничего не сообщая о результатах предпринятых ими усилий, они ограничились лишь просьбой «умиротворить вашего великодушного сына новым посланием, которое бы смягчило впечатление, произведенное недавним письмом». Что касается императора, то он, говорилось в письме, по поводу разгоревшегося конфликта будто бы заявил: «Есть два правовых источника для управления нашей державой: священные законы императоров и обычаи наших предков. Мы не хотим и не можем преступать пределы, предначертанные церкви. Мы с готовностью оказываем должное почтение отцу нашему, папе римскому, но короной Нашей Империи мы обязаны исключительно „бенефицию“ Бога. Короновать королевской короной надлежит архиепископу Кельнскому, а императорской — папе, прочие же его притязания — от лукавого… В Риме, столице мира, Бог при помощи императорской власти возвысил церковь, а теперь в Риме же церковь пытается, но, как мы полагаем, не с Божьей помощью, унизить достоинство императора. Все началось с непотребной картины, от картины перешли к изложению сего принципа на бумаге, а теперь хотят возвести его в ранг закона. Этого мы не потерпим, не допустим! Скорее мы сложим с себя корону, нежели смиримся с таким унижением императорской власти и нашей личности. Пусть будет уничтожена картина, пусть будет опровергнуто написанное, дабы они не остались вечным памятником конфликта между Империей и папой».

Фридрих тем временем расположился лагерем близ Аугсбурга, где собиралось имперское войско, готовящееся к походу в Италию. Адриан понимал, что сейчас ему нечего противопоставить мощи императора. Если еще совсем недавно он требовал, чтобы оба главных участника инцидента в Безансоне принесли ему свои извинения, то теперь пришлось делать примирительное заявление самому. Это трудное для него решение было облегчено тем, что Райнальда Дассельского и Отто Виттельсбаха в то время не было в окружении Барбароссы: в качестве императорских посланцев они были отправлены в Италию. Говорили, что это поручение обоим приближенным императора, заставившим так много говорить о себе, будто бы дано было по инициативе епископа Бамбергского, который отныне не отходил от Фридриха. Папское послание, доставленное в Аугсбург двумя престарелыми кардиналами, наконец-то объяснило, что выражение «beneficium», само собой разумеется, следовало понимать как «благодеяние», а отнюдь не «бенефиций», ленное пожалование. Фридрих милостиво принял это объяснение и отпустил обратно легатов со всеми подобающими им почестями, однако не позволив им продолжить поездку по территории Германии.