Диего Марадона - Я - Эль Диего Страница 26

Я прозвал его «Слепым», потому что он мог не увидеть корову в ванной, но при этом много знал, очень много, больше, чем кто-либо, о физической подготовке. Я приехал в не самый лучший для себя момент, восстановившись после травмы, полученной в Испании. Там он помогал мне довести этот процесс до конца, поэтому я смог вернуться в строй через 106 дней. В «Наполи» работа была иной: требовалось отладить механизм. И мы достигли этой цели. С самого первого дня, во время предсезонки, которую мы проводили в Кастель дель Пьяно, мне дали почувствовать себя неаполитанцем: они аплодировали каждому моему удару пяткой, через себя (я забил гол таким образом на своей первой тренировке)… Они отмечали каждое мое удачное действие.

Главным тренером был Рино Маркези, и наш дебют пришелся на матч с «Вероной», в гостях 16 сентября 1984 года. Нам забили три гола. У них был датчанин Элкъяер-Ларсен, немец Бригель… Немец врезал мне по ногам — «так!» — и я был вынужден покинуть поле. Нас встретили баннером «Добро пожаловать в Италию», который сразу же заставил меня понять, что «Наполи» ведет не только футбольную войну. Это была война Севера с Югом, расистов против бедных. Конечно, они выиграли чемпионат, а мы…

За весь первый круг сезона-84/85 мы набрали всего лишь девять очков. Девять! И я улетел в Буэнос-Айрес на праздники, но то свое состояние я не могу передать словами — я просто сгорал от стыда. По возвращении, когда мы фактически были должны начинать второй круг с нуля, в Италии наступили гребаные холода. И 6-го января, в день Всех Святых, мы отправились играть с «Удинезе», который набрал восемь очков и боролся с нами за выживание. Это был матч за вылет в серию В, и я испытывал настоящее разочарование. К счастью, мы смогли тогда вырвать победу со счетом 4:3: за нас играл «Чанча» Бертони, Рикардо Даниэль Бертони, который забил два мяча, а я забил два других, с пенальти. Начиная с рождественских праздников мы начали стремительно набирать очки, и за это время набрали 24, тогда как «Верона», ставшая чемпионом — 22. В тот сезон нам не удалось занять место, позволяющее выступать в Кубке УЕФА, причем не хватило нам для этого какой-то мелочи, двух очков. Я забил 14 мячей, на 4 меньше, чем Мишель Платини, и занял третье место в списке лучших бомбардиров… В чемпионате Италии было полно звезд: сам Платини, Румменигге в «Интере», Лаудруп в «Лацио», Зико в «Удинезе», Сократес и Пассарелла в «Фиорентине», Фалькао и Тониньо Серезо в «Роме».

Когда сезон подошел к концу, я добился аудиенции у президента «Наполи» Коррадо Ферлаино и сказал ему: «Продайте тех, кого освистывают зрители, и на вырученные деньги купите трех-четырех игроков. Если я отдаю кому-то мяч, а его начинают освистывать, значит — чао, до свидания… А иначе думайте над тем, чтобы меня продать, потому что в таком случае я не останусь. Купите мне пару игроков. Ренику из «Сампдории», который заменит сразу троих, и какого-нибудь сукина сына-либеро!». И так мы договорились, мы договорились.

На второй год, в сезоне-85/86, пришли Алессандро Реника, Клаудио Гарелла — вратарь, ставший чемпионом в составе «Вероны» — и Бруно Джордано… Гарелла отбивал мяч ногами, это было что-то невероятное — он не использовал руки! Поэтому я просил его: «Хорошо, ты не берешь его в руки, но и не давай им возможности сыграть на добивании». И он никогда не отбивал мяч так, чтобы его затолкали в сетку. До того в «Наполи» отказался перейти Паоло Росси, заявивший, что этот город не для него, что в Неаполе была каморра1. Очевидно, что в «Наполи» никто не хотел переходить.

Когда я впервые увидел Джордано, я сразу же понял, что этот футболист нам подходит: он был замешан в скандале с нелегальными ставками на тотализаторе, в «Тотонеро»… Он выступал за «Лацио», умело обращался с мячом, играл на правом фланге, на левом. Я сказал: «Этот игрок — для «Наполи». Я встретился с ним: «Джордано, пожалуйста, играй за нас». И он мне ответил: «Да, когда захочешь». За Джордано у Ферлаино просили три миллиона долларов, и тот плакался мне, говорил, что у него нет таких денег. «Эй, старик, напрягись», — сказал я ему. И, к счастью, он поднапрягся, так как Джордано был настоящим феноменом. С Бруно мы понимали друг друга без слов, он действовал позади, а я — чуть ближе к атаке. Я забил 11 мячей, а он — 10, и мы наконец-то попали в Кубок УЕФА, заняв третье место в чемпионате, отстав от «Ювентуса», выигравшего скудетто2, на шесть очков.

Главным тренером в ту пору являлся Бьянки, Оттавио Бьянки… На самом же деле мы сами были себе тренерами, потому что он мне сразу не понравился. Он был очень жестким, походил больше на немца, чем на латино, и заставить его улыбаться было невозможно даже под палкой. Правда, меня он все-таки остерегался, так как я всегда был готов дать ему отпор и выставить его на посмешище. Он избегал качать права в моем присутствии, несмотря на авторитарный склад характера. Однажды он мне сказал:

— У меня есть упражнение, которое нужно выполнить.

— Какое?

— Я даю вам мяч, а вы будете должны упасть на землю, перебросив его несколько раз с одной ноги на другую.

— Я не собираюсь делать этого, я не буду падать на землю. Падать меня заставляют соперники…

— Ладно, тогда у нас будут проблемы по ходу всего сезона.

— Хорошо, тогда вы будете вынуждены уйти.

Такими были наши отношения, хотя мы все равно давали результат. К счастью, в то время Бог уже свел меня с Гильермо Копполой. В действительности он подписал со мной контракт в октябре 1985 года. Эта перемена произошла, потому что я ушел из «Барселоны» в полной нищете. Я настаиваю: в этом не было вины Хорхе Цитершпиллера; в конце концов, решения принимал и принимаю всегда только я. Хорхе не хотел сдаваться, так как верил в то, что мы сумеем выйти из кризиса, однако я слишком много работал для того, чтобы ничего за это не иметь. «Все изменится», — говорил он мне. А я ему отвечал: «Нет, ничего не меняется…». Вместе со своей женой я разработал план; мы знали, что у нас впереди еще целая жизнь, и нужно было этим пользоваться. Этот план подразумевал те самые перемены, мы уже не могли больше ждать.

Гильермо я знал с момента моего перехода в «Боку», хотя тогда он был по другую сторону. Он представлял интересы большинства игроков, которые должны были перейти в «Архентинос Хуниорс», особенно Карли Рандассо, меньше всего хотевшего куда-то уходить. В 1985 году мы были в Эсеисе на сборах перед отборочным матчем чемпионата мира, он там занимался делами Руджери, Гареки, и я искал с ним встречи. Я спросил их о том, что это за человек, как он себя вел. И я всегда вспоминал его жест по отношению к Барбасу, привлекший мое внимание: после того, как продать его из «Расинга» в «Сарагосу», Гильермо появился в Аликанте, где мы готовились к испанскому мундиалю, и вернул Барбитасу немного денег, предварительно показав ему все счета. Все это было проделано с такой тщательностью… Этот момент я вспомнил, когда мы впервые сели обсудить наши дела. Гильермо болтал с Фильолом, который также был его клиентом — все были его клиентами! — и я позвал его к себе в номер, объяснил ему, что не намерен больше работать с Хорхе, и может ли он заняться моими делами… Гильермо сказал мне, что не хотел бы вмешиваться, но я остановил его на полуслове: «Ты не должен ничего говорить! Говорить буду я». В ту пору он представлял интересы почти двухсот игроков, Руджери, Гареки и других звезд, работал в банке, а я хотел от него эксклюзивной работы со мной. Он попросил у меня время на раздумья. Закрыл еще один трансфер — Инсуа в «Лас-Пальмас», и когда приехал в Наполи, то начал изучать все мои цифры… У меня был счет в банке Ла Риоха, там я познакомился с Рамоном Эрнандесом, который был секретарем Менема во время его президентства. Кто тогда мог себе представить, как высоко заберется Рамон?! Он сразу же нашел работу для моего отца и шурина в офисе в Буэнос-Айресе; если чего и не хватало, так это инвентаря. Если бы я не доверял им, то кто бы тогда стал доверять? Это был способ объединить всю семью, хотя ни отец, ни шурин ни черта не смыслили в цифрах. Они были кем-то навроде инспекторов.