Владимир Высоцкий - Владимир Высоцкий: монологи со сцены Страница 26

Вот Владимиров из Ленинграда приехал в Париж, да еще во время визита Председателя Верховного Совета, Генерального Секретаря Леонида Ильича Брежнева. Он привез спектакль, который написал Генрих Боровик про Чили. А в зале — человек двадцать. Не пошли — и не согнать. И никакая компартия не сгонит: там солдат нет. Нельзя рассчитывать, что там поддержат из политических соображений. Надо вести искусство туда. Министерство культуры считает, что это — одна из самых ответственных поездок за последние десять лет.

Наш театр находится в авангарде мирового театрального искусства. Я говорю не только о театре на Таганке. Есть еще несколько коллективов в Москве, которые могут совершенно спокойно работать во всем мире. А язык искусства — он понятен всем.

После наших гастролей во Франции ходило много сплетен по Москве и другим городам, что мы провалились. А мы не только не провалились, а прошли очень успешно. Поэтому готовим целый отчет о нашей поездке. А история со статьей в «Литературной газете» очень простая, хотя все не так просто в двух историях. Первая история связана с тем, что все мы, включая Любимова, давали во Франции интервью журналистам. В одном из интервью газете «Унита», которое Любимов дал еще здесь, до отъезда театра на гастроли, наш главный режиссер сказал о том, что по поводу его имени и театра в течение десяти лет существуют какие-то высказывания, провокации. Он этим возмущен.

Когда мы приехали в Париж, в «Литературной газете» вышла заметка с заголовком: «Я возмущен махинациями организаторов биеннале!» — Такой фразы Любимов не произносил вообще. Брать ее в кавычки и выносить в заголовок — значит передергивать факты.

По этой статье создавалось впечатление, что у Любимова отсутствует интеллект, потому что от его имени было заявлено: «Я не одобряю программу, хотя я с ней не знаком!» Как же он может не одобрять, если не знаком? Зачем дурака из него делать?

По этому поводу Любимов высказался собкору «Литературки» в Париже. Попросил, чтобы хотя бы журналист извинился. Ему в этом было отказано. Тогда Любимов спросил: «Ну что ж, мне подавать в суд, что ли?»

А когда мы приехали сюда, появилась вторая реплика, вроде бы подтвердила то, что написано в первой. Причем, она была опубликована через две недели после заявления Любимова. Юрий Петрович разъяснил товарищам, что к чему. Какие результаты будут — я не знаю. У нас не очень охотно печатают опровержения. Но я надеюсь, что ему будет дана возможность выступить в прессе.

Еще одна статья о работе Любимова написана Жюрайтисом и опубликована в «Литературной газете». Она написана в абсолютно непозволительном тоне. Так мог писать либо истеричный, либо сильно выпивший человек. Он пишет: «Чудовищная акция!..» — хотя не мог знакомиться с партитурами, потому что их еще нет. Постановка еще не началась, люди еще не приступили к работе — а он уже выступает против. Кстати, любой интерпретатор, начиная с Моцарта, занимался тем, что интерпретировал классические произведения. Сам Жюрайтис дирижировал балетом «Иван Грозный». А такого балета у Прокофьева нет. Есть музыка к фильму «Иван Грозный», туда добавлено несколько кусков, и сделана оркестровка. И идет прекрасно в Большом театре.

А Бизе — Щедрин! А «Анна Каренина»! Давайте восстанем: «Не троньте «Анну Каренину» Толстого! Не имеете права! Руки прочь!»

Кстати, Жюрайтис просто безграмотный человек. Он называет «Пиковую даму» «поэмой». Надо объявлять всесоюзный розыск поэмы «Пиковая дама». Такой поэмы нет. Есть повесть «Пиковая дама».

Жюрайтис пишет: «Теплыми флорентийскими ночами Чайковский плакал над десятками страниц партитуры…» — Десятки страниц партитуры — все равно, что строка в книге, так это мало. А ночи во Флоренции были совсем не теплыми, потому что в одиннадцати письмах из четырнадцати Чайковский жаловался на холод этих ночей. Естественно, по поводу статьи Жюрайтиса написан ответ.

Шнитке — прекраснейший композитор, известный и уважаемый во всем мире человек. А Жюрайтис о нем пишет: «Композиторишка-авангардист…» И откуда он эти слова взял?! Может быть, из времен сорокалетней давности?!

Любимов и Шнитке написали письмо, где очень четко и точно ответили на статью. А как будут развиваться события с постановкой «Пиковой дамы», я не знаю.

Наша трактовка «Преступления и наказания» Достоевского — это совсем новая концепция. Вернее, это концепция Достоевского, но так у нас это произведение не ставили.

Неверно многими понимается образ Раскольникова. Особенно в школе. От некоторых школьных сочинений просто дрожь пробирает. Например тема: «Раскольников — герой нашего времени». Так многие учителя преподают, что Раскольникова заела среда, а сам он — хороший очень. А одно школьное сочинение заканчивалось так: «Правильно сделал Раскольников, что убил старуху. Жаль, что попался».

И я до определенного момента жалел Раскольникова. А Достоевский такого эффекта не хотел. Он все время подчеркивал надменность Раскольникова в общении с людьми. Раскольникова не любили студенты и сокурсники. Каторжники побили его за то, что он не хотел молиться. Какие-то странные вещи, мимо которых обычно проходили.

В нашей инсценировке исследуется проблема молодого человека. Она очень актуальна сегодня в связи с тем, что происходит в мире.

Практически голая, пустая сцена. Все внимание только на страсти и людях. Сцена — открытое пространство. Только жертвы преступления на сцене. Остальное все закрыто. Практически не видно режиссуры.

Я играю в этом спектакле Свидригайлова. Он выходит в этой инсценировке на первый план как постаревший Раскольников.

Меня приглашают в фильмы и в спектакли обычно, чтобы я пел. И даже в роли Свидригайлова, где уж, кажется, петь совершенно невозможно, я пою стилизацию под старинный душещипательный романс. Видимо, Свидригайлов соблазнял свои жертвы этим романсом.

Мы решили: почему бы Свидригайлову не дать попеть и поиграть на гитаре, издеваясь над Раскольниковым. Этот романс написал я:

Она была чиста, как снег зимой.В грязь — соболя — иди по ним по праву…Но вот мне руки жжет её письмо —Я узнаю мучительную правду…

У Достоевского в дневниках написано, что Свидригайлов должен выглядеть как привидение, как с того света. Он все время о привидениях разговаривает.

Раскольников, например, спрашивает у Разумихина:

— Ты его видел?

— Видел.

— Ты его ясно видел?

— Да, ясно видел.

— Ну, слава Богу, а то мне показалось, что это — привидение.