Александр Кацура - Дуэль в истории России Страница 26

В 1814 году Грибоедов впервые выступил в печати со статьями, в которых, в частности, вполне профессионально рассуждал о формировании кавалерийских резервов для действующей армии. Тогда же начал писать для театра. В сентябре 1815 года на петербургской сцене была представлена французская комедия «Молодые супруги». Перевел эту комедию Грибоедов. Скорее, не перевел, а переписал заново. В конце этого же года он оставил военную службу и летом 1817 года поступил в Коллегию иностранных дел, где в это же время получил место выпускник лицея А. С. Пушкин. (Юный Пушкин очень просился в гусары, но отец его Сергей Львович отказал, ссылаясь на отсутствие средств.)

В эти же времена усилиями Грибоедова в Петербурге был создан литературно-театральный кружок, в который вошли П. А. Катенин, А. А. Жандр, несколько позже В. К. Кюхельбекер. Страстный любитель театра, Грибоедов вращался по преимуществу в театральных кругах. Среди его близких знакомых была и жемчужина тогдашнего балета Авдотья Истомина. Бестужев-Марлинский так характеризовал Грибоедова той поры: «Никто не похвалится его лестью, никто не дерзнет сказать, что слышал от него неправду. Он мог сам обманываться, но обманывать других — никогда. Твердость, с которой он обличал порочные привычки лица, не смотря на знатность особы, показалась бы иным катоновской суровостью, даже дерзостью».

Корнет лейб-гвардии Уланского полка Якубович в описываемое время еще не так известен. За плечами у молодого улана военная служба, несколько дуэльных приключений, снискавших ему славу бретера. Но он в глазах окружающих честен, благороден и бесшабашно храбр. Ему еще предстоит судьба и слава потенциального цареубийцы, бунтовщика 14 декабря, а вслед за тем и каторжного поселенца в Сибири.

Участие в «четверной» дуэли сделает его имя широко известным.

Вот как описывает в деталях со слов поэта и драматурга, участника грибоедовского кружка Андрея Андреевича Жандра эту дуэльную историю мемуарист Дмитрий Александрович Смирнов:

«Шереметев, шалун, повеса, но человек с отлично-добрым и благородным сердцем, любил Истомину со всем безумием страсти, а стало быть, и с ревностью. И в самом деле она была хорошенькая, а в театре, на сцене, в танцах, с грациозными и сладострастными движениями — просто прелесть!.. Шереметев с ней ссорился часто и, поссорившись перед роковой для него дуэлью, уехал от нее. Надо заметить, что скорей он жил у нее, чем она у него. Истомина, как первая танцовщица, получала большие деньги и жила хорошо… Грибоедов, который в то время жил вместе с графом Завадовским, бывал у них очень часто как друг, как близкий знакомый. Завадовский имел, кажется, прежде вид на Истомину, но должен был уступить счастливому сопернику… Поссорившись, Шереметев, как человек страшно влюбленный, следил, наблюдал за Истоминой; она это очень хорошо знала.

Не знаю уж почему, во время этой ссоры Грибоедову вздумалось пригласить к себе Истомину после театра пить чай. Та согласилась, но, зная, что Шереметев за ней подсматривает, и не желая вводить его в искушение и лишний гнев, сказала Грибоедову, что не поедет с ним вместе из театра прямо, а назначила ему место, где с ним сейчас же после спектакля встретится, — первую, так называемую Суконную линию Гостиного двора, на этот раз, разумеется, совершенно пустынную, потому что дело было ночью. Так все и сделалось: она вышла из театральной кареты против самого Гостиного двора, встретилась с Грибоедовым и уехала к нему.

Шереметев, наблюдавший издалека, все это видел. Следуя за санями Грибоедова, он вполне убедился, что Истомина приехала с кем-то в квартиру Завадовского. После он очень просто, через людей, мог узнать, что этот кто-то был Грибоедов. Понятно, что все это происшествие взбесило Шереметева, он бросился к своему приятелю Якубовичу с вопросом: что тут делать?

«Что делать, — ответил тот, — очень понятно: драться, разумеется, надо, но теперь главный вопрос состоит в том: как и с кем? Истомина твоя была у Завадовского — это раз, но привез ее туда Грибоедов — это два, стало быть, тут два лица, требующих пули, а из этого выходит, что для того, чтобы никому не было обидно, мы при сей верной оказии составим une partie carree [11] — ты стреляйся с Грибоедовым, а на себя возьму Завадовского».

— Да помилуйте, — прервал я Жандра, — ведь Якубович не имел по этому делу решительно никаких отношений к Завадовскому. За что же ему было с ним стреляться?..

— Никаких. Да уж таков человек был. Поэтому-то я вам и сказал и употребил это выражение: «при сей верной оказии». По его понятиям, с его точки зрения на вещи, тут было два лица, которых следовало наградить пулей, — как же ему было не вступиться? Поехали они к Грибоедову и к Завадовскому объясняться. Шереметев Грибоедова вызвал. «Нет, братец, — отвечал Грибоедов, — я с тобой стреляться не буду, потому что, право, не за что, а вот если угодно Александру Ивановичу (т. е. Якубовичу), то я к его услугам». Une partie carree устроилась.

Шереметев должен был стреляться с Завадовским, а Грибоедов с Якубовичем. Барьер был назначен на 18 шагов, с тем, чтобы противникам пройти по 6 и тогда стрелять. Первая очередь была первых лиц, то есть Шереметева и Завадовского.

Я забыл сказать, что в течение всего этого времени Шереметев успел помириться с Истоминой и как остался с ней с глазу на глаз, то вдруг вынул из кармана пистолет и, приставивши его прямо ко лбу, говорит: «Говори правду, или не встанешь с места, — даю тебе на этот раз слово. Ты будешь на кладбище, а я в Сибири, — очень хорошо знаю, да что же. Имел тебя Завадовский или нет?» Та, со страху или в самом деле вправду, но, кажется, сказала, что имел. После этого понятно, что вся злоба Шереметева обратилась уже не на Грибоедова, а на Завадовского, и это-то его и погубило.

Когда они с крайних пределов барьера стали сходиться на ближайшие, Завадовский, который был отличный стрелок, шел тихо и совершенно спокойно. Хладнокровие ли Завадовского взбесило Шереметева или просто чувство злобы пересилило в нем рассудок, но только он, что называется, не выдержал и выстрелил в Завадовского еще не дошедши до барьера. Пуля пролетела около Завадовского близко, потому что оторвала часть воротника у сюртука, у самой шеи… Тогда уже, и это очень понятно, разозлился Завадовский. «Il en voulait a ma vie, — сказал он, — a la barriere! [12] Делать было нечего, — Шереметев подошел, Завадовский выстрелил. Удар был смертельный — он ранил Шереметева в живот. Шереметев несколько раз подпрыгнул на месте, потом упал и стал кататься по снегу…»

Печальные и резкие краски добавляет рассказ доктора Иона, бывшего свидетелем поединка: «… Первым стрелял Шереметев и слегка оцарапал Завадовского… По вечным правилам дуэли Шереметеву должно было приблизиться к дулу противника… Он подошел. Тогда многие стали довольно громко просить Завадовского, чтобы он пощадил жизнь Шереметеву.