Михаил Манакин - Полковая наша семья Страница 26

"Дорогая Шура! Ваши письма мы читаем на всех комсомольских собраниях. Мы гордимся, что у нас воспитывалась такая волевая и мужественная комсомолка, которая, находясь в госпитале, своими письмами поднимает боевой дух гвардейцев. На Ваших письмах комсомольцы учатся, как нужно бороться и побеждать трудности".

Дальнейшая судьба Шуры Буравлевой весьма примечательна для нашего советского образа жизни. Государство помогло ей закончить Московский юридический институт. Шура уехала работать следователем в прокуратуру одного из районов Воронежской области.

...Наступил новый, 1944 год. Год, насыщенный решающими сражениями, в результате которых с нашей земли будут изгнаны оккупанты. В январе на устах персонала госпиталя и всех раненых было одно слово - "Ленинград". Да, войска Волховского и Ленинградского фронтов прорвали оборону противника, освободили героический город от вражеской блокады. Это событие даже вытеснило самые важные для нас темы: когда же раны заживут, когда наконец выпишут из госпиталя?

Правда, январь сорок четвертого в моей жизни занял особое место. Мы только-только отпраздновали Новый год, делились впечатлениями от выступления артистов, которые нам, лежачим раненым, давали концерты прямо в палатах. Приходили пионеры, вручали нам новогодние подарки, стихи читали... Мне к тому времени уже разрешили изредка и ненадолго вставать с койки. Вернее, не с койки. Раненых прибавилось, и располагались мы теперь по двое-трое на деревянных нарах.

Единственный ходячий в нашей палате младший лейтенант Иванов принес однажды газету. Это было в начале января. По привычке начал читать вслух. Сначала - новости Совинформбюро, затем - Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза отличившимся в боях за Днепр. Неожиданно Иванов умолк.

- Интересно! - наконец-то выдавил он из себя не без удивления. Слушай, Манакин, как тебя по батьке величают?

- Федорович.

- А Днепр ты форсировал?

- Конечно. В числе первых. Там меня и ранило.

- Так чего же ты молчал? Ты же Герой! На, читай!

Думая, что это очередной розыгрыш Иванова, я осторожно взял газету и прочел. Все сходится. И все же мелькнула мысль: "Может, однофамилец?" Вспомнил про листовку, выпущенную солдатской газетой "За Родину", где сообщалось, что меня представляют к званию Героя Советского Союза. Но ведь это было так давно, да и почему в своих письмах Волков не вспоминал об этом? Но в сердце у меня уже нарастало удивительно радостное чувство: награда-то какая!

Вскоре слух о том, что среди раненых есть Герой Советского Союза, быстро распространился по госпиталю. Поздравления, приглашения выступить посыпались со всех сторон. Меня, несмотря на протесты хирурга, стали водить по всем отделениям, а потом и палатам. Я, признаться, тушевался, чувствовал себя очень неловко. Вскоре такая популярность стала тяготить, и я очень обрадовался, когда врачи вынесли заключение, что мне необходимо лечиться в Первом коммунистическом госпитале Москвы.

Когда стали оформлять документы, я упросил начальника госпиталя, а потом и санитарного поезда высадить меня в Калуге. Видимо, мысль о том, что в родном городе выздоровление пойдет быстрее, их убедила.

На станцию Тихонова Пустынь подошла санитарная машина - выкрашенная в грязно-белый цвет полуторка с помятой фанерной будкой. В Калуге через эвакоприемник прошел, затем перевезли в здание, где тогда располагался ленинградский госпиталь.

Конечно, меня не покидала надежда увидеть свою деревню, своих близких. Моим просьбам пошли навстречу, предоставили непродолжительный отпуск.

Встреча с мамой, односельчанами была радостной и вместе с тем печальной. В селе Дворцы к тому времени погибло на войне четырнадцать человек. Так что за столом было все: и радость, и слезы.

С первых же дней пребывания на родине я понял, какие неисчислимые беды принесла война. Хозяйство пришло в упадок. Леса и поля еще не очищены от мин. Большинство людей живут в землянках и к строительству еще не приступали. Не было сильных мужских рабочих рук. Но и здесь чувствовалось дыхание боевого призыва нашей партии: "Все для фронта, все для победы!" Люди работали днем и ночью, отдавали в фонд победы все свои сбережения: ценности, деньги, одежду, обувь - кто что мог. И я попытался включиться в работу: перевозил бревна на колхозный двор, помогал матери. Иной день не мог встать с постели, но на завтра вновь искал себе работу. Это, видимо, подорвало мое здоровье, раны начали кровоточить, и меня вновь положили в госпиталь.

Вновь мне зашили и обработали раны, подвесили ногу, заставили лежать, не вставая.

Только в конце марта врачи разрешили мне подниматься с кровати и ходить с палочкой. Через две недели я довольно бойко бегал по отделению и спускался вниз, в парк. Вскоре (это было в середине апреля) пришла телеграмма-вызов в Кремль для вручения награды.

Москва и Кремль произвели на меня неизгладимое впечатление. Помню, я простоял на Красной площади целый час, чувствуя, как сердце наливается радостью и гордостью за нашу Родину. Потом нас пригласили в Кремль.

Никогда я не видел столько генералов, знаменитостей, сколько их было в тот день в Георгиевском зале. И, откровенно говоря, стушевался. У всех высокие звания, на груди множество орденов и медалей. Прижавшись к стене, я робко прятался за спины собравшихся. На моей лейтенантской гимнастерке не было еще ни одной награды.

Но вот пригласили всех за длинный и широкий стол. В зал вошли заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР Ю. Палецкис и секретарь Президиума А. Горкин. Назвали мою фамилию. Быстро поднявшись, я растерялся - идти к нему, опираясь на палочку, или оставить ее. Оглянувшись, куда бы ее положить, и не найдя такого места, я совсем растерялся.

- Если вам трудно, товарищ Манакин, идите с палочкой, - услышал вдруг я сочувственный голос.

Выпрямившись и одернув гимнастерку, я пошел немного прихрамывая. Сотни дружелюбных взглядов сопровождали меня. И все же я шел, а по спине скатывались капли пота, сердце готово было вырваться из грудной клетки.

- "...За исключительный героизм и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками при форсировании реки Днепр, - раздавался под сводом зала голос Горкина, - присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали "Золотая Звезда"... гвардии лейтенанту Манакину Михаилу Федоровичу..."

Прикрепляя к гимнастерке Золотую Звезду Героя, Палецкис говорил:

- Вы совсем молоды. Сколько же вам лет?

- Девятнадцать, - почему-то испугался я, потому что всегда казалось, что молодость - самый крупный мой недостаток: здесь на тебя смотрят с удивлением, понимают, наверное, что в роте неудобно командовать людьми старше себя, распоряжаться судьбой тех, кто больше тебя прожил и испытал в жизни. Эх как мне хотелось в тот момент быть статным, возмужавшим и обязательно с усами, как тот сержант, что сидел за столом рядом со мной и грудь которого украшали ордена и медали.