Александр Ступников - Отражения Страница 26

Мне не повезло, потому что где-то впереди произошла авария и возникла пробка. Свернуть на проселочную было некуда, да и горы вокруг. Это потом, в другой раз, я уже петлял по стране, поднимаясь и опускаясь в крутых, но ухоженных закоулках Альп. А тогда дисциплинированные европейцы покорно ждали, пока впереди откроют движение. На двух местных полицейских, гуляющих вдоль многокилометровой колонны машин, сначала и не обратил внимания. Шляются тут всякие. Но они подошли сами.

Оказалось, что у меня на ветровом стекле нет стикера об уплате пошлины за проезд в Швейцарии. Наверное, это было глупо, но я действительно не знал и объявление об этом на границе не видел. Ехал и ехал. Мы немного поспорили, для приличия, машины не двигались и я проплатил их долг и смысл существования — за стикер и штраф, итого… 200 долларов, как раз обмененных при въезде на их франки.

Еще минут через сорок, пошло движение, но я понервничал, решил отвлечься и съехал, поднявшись, в какой-то маленький поселок на склоне горы с замечательным видом на Альпы. Неподалеку был и небольшой магазинчик, скорее киоск и я почувствовал, что давно не ел и, стоя в пробке, высох и чувствовал себя сухим, без остатка, козлом.

— Чашка кофе, булочка и пакет сока….

— Извини, — сказал хозяин, лет сорока пяти с легким пивным подбрюшьем. — Только швейцарские франки.

— А доллары? Английские фунты?

— Не берем. Если вы спуститесь на трассу, то впереди будет бензоколонка и торговый комплекс. Там меняют, при покупке, на кассе любую валюту.

— Черт, — мне явно не везло сегодня во всем. — И зачем я поперся в эту Швейцарию, если можно было идти через Австрию. Там, как и в Германии, полиция поприличней. А здесь…

— А что случилось? У хозяина явно было и время, и настроение поговорить. Туристы сюда заскакивали только случайные и не так часто.

— Да ничего особенного. Глупо попал на большой штраф, никто не предупредил о платных дорогах. Да и полицейские, исполнительные, как гестаповцы, попались. Подраздели и деньги есть, а толку?

— Случается, — кивнул головой хозяин. — Как нарвешься. Может в туалет надо? Я бесплатно открою.

«За экологию испугался, — зло подумал я. — А может и вправду обоссать хотя бы их дерево?»

Но деревьев околачивалось много, а я был один.

Туалет оказался чистым, как трусы жандарма. Пахло ананасом, а над умывальником висел аппарат с богатым набором презервативов: на любой вкус и цвет. Всё для культурного отдыха. Без лишнего напряга.

Я бережно прикрыл дверь, благодарно отмахнулся рукой хозяину и пошел на травку, вдыхать горный воздух и собираться — опять на трассу. Кататься там я уже мог хоть целый год.

— Эй, — кто-то осторожно тронул меня за плечо. — Возьми, перехвати пока поедешь.

Хозяин киоска осторожно положил рядом со мной пластиковый стакан с кофе, сок и булочку.

— Так у меня же пока нет ваших франков?

— Ну и что? Возьми…

— Может хотя бы доллары примите? — завел я свою волынку.

— Не надо. Я же не полицейский.

И мы оба рассмеялись. От души.

Люди всегда и везде найдут общее. Надо только обязательно что-то потерять…

О, Канада

— О, эта Канада, — мечтательно пропел Валера, ветеран спортивной журналистки, и разлил нам «по пять грамм» водки, настоянной на кедровых орешках. Для запаха. Или наоборот, от него. Смотря, с кем потом придется иметь дело. — В первый день, в Монреале, я спросил там у знакомого русского, Мони из Днепропетровска: «А когда у вас появляется клубника?»

Дело было во второй половине июля, но на лотке, на улице, лежала она самая, сладкая и мясистая, как продавщица. У нас, в Киеве, в Украине, где палка в земле пускает ростки, ягоды уже давно не было. Отошла, по сезону. А здесь, вроде гораздо северней…

И я спросил у Мони: «Когда у вас, в Канаде, появляется клубника?»

— С восьми утра, — пожал плечами Моня. — Когда же еще?

И Валера на всю жизнь влюбился в эту страну. И было за что.

— Ты помнишь олимпийские игры в Монреале, летом 1976 года? — подчеркнуто риторически спросил он. Разве есть люди, жившие в период тех или иных олимпийских игр и не знающих о них? Валера этого не понимал.

— Не помню. Я тогда был в армии, у черта на куличках в Монголии. У нас была совсем другая жизнь. Наша. И другие игры.

— Ну, да, — согласился Валера. — А я полетел в Канаду с украинской делегацией, как журналист. Вместе с женой, спортсменкой. Монреаль нас озолотил и подарил первую машину в семье. По советским временам, большой дефицит. А началось все еще в полете. Жена, она спортсменка, ну ты понимаешь, говорить не о чем, и в этот раз меня не послушала. Все тащили на Олимпиаду черную икру, водку, пластинки.

— Советские пластинки? — переспросил я, недоверчивый.

— Ну, да. Какие же еще? Софию Ротару украинские канадцы расхватывали по цене джинсов. Продукты брали с собой, почти сухари. На день государство нам выделило пятнадцать долларов, правда с отелем и завтраком. Но что на эти деньги для дома-для семьи купишь? Вот и тащили с собой кто, что мог. Короче, моя спортсменка вдруг в полете заявила, что сунула в сумку буханку черного хлеба. Какой хлеб? Надо было галеты брать. Их надолго хватит. А хлеб на третий день испортится. Отругал я ее. Но с хлеба этого и начались у нас олимпийские радости.

В первый же день в отель пришли местные украинцы, уже немолодые. Такая встреча была имени дружбы земляков. Нас, конечно, инструктировали как с ними себя вести. Но, главное, не брать литературу и порно, если будут предлагать. Они и не предлагали. А один, фермер из глубинки, вдруг стал спрашивать нас: «А есть ли у кого кусочек родного украинского хлеба? Хоть черного, хоть белого». Я и сказал, что есть. Думал, поделиться. А он, как целую буханку увидел, весь затрясся и говорит, мол, продайте.

— Сколько? — говорю. И он выложил… триста канадских долларов. Богатый, видно, фермер. Здесь же, сразу и отстегнул заветные. Так мы друг друга и осчастливили.

Следующий день оказалось еще краше. На пресс- конференции познакомился я с канадским коллегой, фотографом. Он пригласил всех нас, журналистов из Украины, к себе домой, здесь же, в Монреале. Советские, да еще неофициальные лица, тогда были в диковинку и люди везде встречали нас тепло. Кто захотел, к нему и поехал. Квартира такая симпатичная, но не своя, на съем. Своей нет. Ну, думаю, бездомный ведь, по сути, а по виду и не скажешь. Только вошли, коллега нам предлагает широким жестом: «Что будет пить? Виски, джин-тоник, вино?» Понятно, что виски. Женщин среди нас не было. Хотя… Я еще подумал, нам больше останется. Он берет бутылку и каждому в большой стакан — прызг. И все тут. Это у них называется «дринк»? 33 грамма на глотку. В крайнем случае, потом можно повторить. Посидели, поговорили, больше улыбались. А я перед походом, в номер к себе заскочил и сунул в сумку, четыре бутылки настойки с перцем по сорок градусов. Самая лучшая температура для полноты жизни. Наши еще посидели, для приличия, и ушли. По магазинам шататься: гулять — так гулять. Я ему и предложил по рюмочке украинской, народной. Он туда еще лед бросил, но выпил пару рюмок и загорелся. Куплю, без разговоров, если есть. Я ему три бутылки и выкатил. Он стал деньги предлагать, по двадцать пять долларов за каждую, включая уже початую. Но я тут увидел у него фотокамеру, полуавтомат, «Пентакс». Это же мечта… Выпили еще, раз начали, поторговались и на открытие Олимпиады я уже пошел со своей новой западной камерой и широкоугольником, в подарок к похмелью.