Невил Исделл - Внутри Coca-Cola. История бренда № 1 глазами легендарного CEO Страница 27

И даже если бы вы выяснили, кто собственник, то какова рыночная стоимость недвижимости, если нет рынка? А если бы вы и определили цену, невозможно было уплатить ее в конвертируемой валюте без того, чтобы 40% стоимости покупки не ушли на налоги.

Но мы пробивались, несмотря на все препятствия, и  пытались договориться с властями Москвы. Посыл был такой: «Мы хотим помочь вам отделить государство от бизнеса». Затем прямо на наших глазах после неудачного военного путча в августе 1991  года, означавшего конец Советского Союза, поменялась вся структура городского правительства. Мэр Москвы Гавриил Попов упразднил старую коммунистическую систему управления, процесс принятия решений совершенно изменился, и  мы уже не понимали, кто ответствен за наш участок для строительства. Нам пришлось выстраивать отношения с  новым правительством, Городским комитетом по приватизации, Земельной комиссией Российской Федерации, Аппаратом президента Бориса Ельцина, санитарными инспекторами, местными общественными объединениями. Мы привлекли одиннадцать юристов и  составили пятнадцать версий соглашения, прежде чем, наконец, попасть на 14- часовое заседание Московского городского совета.

Город оценил землю, которая находилась в  24 км от Москвы, в $5 млн плюс ежегодную арендную плату. В результате участок стоил столько же, сколько лучшие офисные помещения на Манхэттене. Цена была возмутительной, и мы вышли из здания Моссовета, так и не заключив сделку.

Затем Крейг Кохон, чей отец организовал открытие первого McDonald’s в Москве, сумел сесть в самолете рядом с мэром Гавриилом Поповым во время десятичасового полета в  США. Мэр согласился, что Coca-Cola принесет городу пользу, и  поддержал снижение первоначальной выплаты до $800 тыс., а также снижение арендной платы и увеличение срока аренды на 49 лет.

С 16 по 25 октября мы еще раз десять пересмотрели арендное соглашение, решив, что первоначальная выплата $800 тыс. должна быть направлена на выдачу стипендий в  Международном университете в Москве и на медицинское оборудование для детской больницы. Последовали дальнейшие переговоры, и мы еще шесть раз пересматривали соглашение. В пять часов вечера 17 декабря  — буквально за минуту до закрытия правительственных учреждений на каникулы, — мы, наконец, получили все необходимые подписи.

Но на этом все не кончилось. Договор аренды не мог вступить в  действие, пока участок не был зарегистрирован в  земельном реестре. К несчастью, тогда земельного реестра ни по Москве, ни по России в целом не существовало. Мы потратили весь январь на то, чтобы помочь комитету по приватизации создать этот реестр. В  марте 1992  года Центральный банк России подписал земельный реестр, и  земля теперь официально принадлежала Coca-Cola. Мы заказали медицинское оборудование и  перевели деньги на стипендии. Началось строительство. Но и на этом сага не закончилась. Городские власти отказались выполнять условия соглашения, по которым город должен был оплатить подведение инженерных коммуникаций. Coca-Cola пришлось заплатить еще $500 000, чтобы не сталкиваться с  новыми задержками.

В бывшем Советском Союзе тратилось колоссальное время, усилия и  ресурсы на совершение самых элементарных бизнес-операций. Но и потенциал был колоссальным.

Изначально Pepsi продавала в  10 раз больше, чем мы, и  имела тесные связи с  коммунистическим правительством. По мере ослабления центрального правительства и  приватизации государственных заводов преимущество Pepsi стало сходить на нет. Мы бросились инвестировать миллионы в  десять заводов, выпускавших пиво, коньяк и  безалкогольные напитки. Азартная игра: договоры, которые писала наша юридическая команда, оказались в числе первых частных контрактов в России. И хотя эти контракты были вполне проработанными, отсутствовала уверенность, что в случае конфликта судебная система не сочтет их спорными. Для Pepsi такие сделки представлялись безумием. Но они не успели осознать, как быстро теряет власть центральное правительство. У  него не было денег даже на ремонт оборудования разливочных заводов. В итоге мы смогли вернуть инвестиции во все заводы, кроме одного. Единственная потеря произошла, когда владелец завода умер от рака горла, и местная мафия избавилась от его сына. Естественно, мафия отказалась выполнять контракт.

Новым менеджером Coca-Cola в  России я  назначил Майкла О’Нейла, с которым познакомился в Германии, когда наши дочери ходили в  одну и  ту же международную школу. Майкл, бывший торговый представитель Ирландии, жил в  СССР в  конце 1970-х и свободно говорил по-русски.

Когда я зажигал логотип Coca-Cola на Пушкинской площади, Майкл дрожал от холода на крыше здания, следя за тем, чтобы электричество работало и  чтобы знак не упал на толпу, собравшуюся внизу.

Майкл жил на кирпичной даче в лесу, в 45 минут езды от Москвы. Как-то раз там останавливался Сталин. Во время одной из поездок на дачу я действительно начал понимать, что такое Россия. Вы  — в  густом березовом лесу. Снег только перестал идти, небо очистилось, и виднеются звезды. Луна, толстый покров снега, деревья, ночная тишина. Это было похоже на сцену из «Доктора Живаго», чей автор похоронен в  двух километрах оттуда. Россия  — суровая страна, непростая страна, но в  то же время красивая. И  тут вы начинаете понимать русскую душу, глубину ее чувств к земле.

Памела и Кара иногда сопровождали меня в поездках в Россию, им приглянулся рынок под открытым небом, где можно было очень дешево купить ковры и пледы с Кавказа искусной работы. Кара как-то купила два за $130 и  тут же завернулась в  один из них, чтобы укутаться от жгучего русского мороза.

Однажды мы с  Майклом должны были отправиться в  поездку на теплоходе с большой группой предпринимателей. Мы прибыли рано, Майкл предложил проехать пару километров по Ленинградскому шоссе и посетить коньячный завод, на котором разливали продукты Coca-Cola, пока строился наш московский завод. С  разливочной линии как раз сходила первая партия Fanta. Заместитель генерального менеджера произнес тост, и  мы пили Fanta, минеральную воду и  коньяк, ели хлеб и  русскую колбасу. Он пригласил нескольких начальников заводских служб. Все  — женщины, это было распространено в прежнем Советском Союзе. Майкл выступал в роли переводчика, и мы несколько часов говорили о жизни в новой России. Я был настолько увлечен беседой, что мы пропустили поездку на теплоходе.

Одна из этих женщин уже ностальгировала по коммунизму, в основном из-за того, что при старой системе у нее все было хорошо.

«Куда мне отправить детей летом? — спрашивала она. — Раньше государство оплачивало отдых детей в лагере. Что же делать теперь? Мои дети гуляют на улице. И  за свой отдых мне нужно платить самой. Квартплата выросла».

Более молодая сотрудница, напротив, ясно видела долгосрочные выгоды рыночных реформ и  их потенциал. Распространенный в России конфликт, и часто границу между разными позициями проводил возраст. Это было проблемой даже для Coca-Cola: пожилые российские работники порой не могли или не хотели принимать новую систему.

Откровенная дискуссия на коньячном заводе стала одним из самых увлекательных вечеров в моей жизни. Увы, через шесть месяцев директор завода был застрелен мафией.

«Мафия потребовала от него выпускать коньяк нелегально, и  он отказался,  — вспоминал Майкл в  интервью для этой книги. — Они сказали, что попросят еще раз, но в третий раз просить уже не будут. К несчастью, однажды утром он вышел из квартиры, но так и не добрался до своей машины».

В стрельбе на улицах Москвы, как я  выяснил во время поездки с  Дугом Ивестером на новый разливочный завод в  Москве, не было ничего необычного. Дуг покинул гостиницу на полчаса раньше меня. Я уже выходил из номера, когда услышал на улице выстрелы. Водитель Coca-Cola получил пулю в перестрелке московской мафии и  был серьезно ранен. Ивестер не попал под пули лишь потому, что вышел на тридцать минут раньше.

Чем больше времени я проводил в России, тем более тесные связи налаживал с ее правительством, бизнесом и культурой. Меня назначили членом Совета по международным делам, и  каждые полгода мы встречались с премьер-министром и кабинетом. Членов Совета назначал премьер-министр, и  в  его состав входили большинство крупных международных компаний вроде British Petroleum и Mitsubishi, представленные своими CEO. Мы обсуждали такие вопросы, как налоги, суды и  таможня. Именно там я наладил отношения со многими людьми и действительно начал понимать Россию. Затем я  сменил Боба Стросса на посту председателя Американо-российского делового совета. Я  никогда не был знатоком Китая, но становился знатоком России. Деловые связи вызывали к  жизни и  культурные связи. Меня включили в международный совет директоров петербургского Эрмитажа — одного из крупнейших и старейших музеев в мире, собрания, заложенного в 1764 году Екатериной Великой. Потрясающий бонус: я имел привилегию осматривать в запаснике музея произведения древности, которые редко выставлялись на публику. Поистине бесценные моменты.