Петр Астахов - Зигзаги судьбы. Из жизни советского военнопленного и советского зэка Страница 27

Тот же распорядок дня, то же содержание. Но в Кировоградском лагере собирали военнопленных, которых отобрала комиссия в других лагерях, чтобы отсюда отправить уже всех вместе дальше в Германию.

Не помню числа пленных в Кировограде, думается, что в отдельной зоне, где содержалась группа, было человек 80. Все пленные лагеря с утра шли на работу, и только отдельная зона дожидалась этапа по назначению.

Мы были предоставлены сами себе, некоторых посылали на уборку лагерной территории — собирать бумагу, окурки, мусор. То были люди средних лет, моих сверстников было немного. Я чувствовал свое одиночество, мысли возвращались к прошлому, к близким, к невесте, которым ничего не могу сказать или написать, передать, что жив, что помню и люблю их… А вернусь ли, увижу ли их — лишь судьба знает.

Я уходил от людей, пытался отыскать уединенное место, забирался подальше от людских глаз и тихо плакал по всему утраченному. Когда кто-нибудь нарушал мое одиночество, я возвращался снова к людям, стараясь скрыть от них свое малодушие и щемящую тоску.

Присутствие людей возвращало меня к жизни. Разговоры приводили в чувство и вселяли надежду. Может быть, жизнь там, в Германии, представит мне возможность написать письма родственникам в Иран и через них дать весточку о себе в Баку. Нужно не падать духом, не опускать руки. Ведь появилась же, хотя и призрачная, возможность изменить теперешнюю жизнь и попасть в Германию на работу!

Я гнал от себя неприятные мысли.

Но вот прошла неделя, другая. В зону иногда приводили новых пленных — их было немного, видимо, последние из тех, кого отобрала комиссия.

Каждый день начинался с ожидания этапа, но и сформировавшись мы так и не дождались отправки.

Лагерное начальство решило использовать пленных на работах Кировоградского военного аэродрома. И снова рабочий распорядок — подъем, работа, лагерь.

Маленький разговорный опыт, приобретенный в Первомайске, позволил уже свободнее изъясняться с конвоирами. Я увереннее держал карандаш и снова попытался рисовать. Мои рисунки принимались, и это было главное — я зарабатывал суп, хлеб, что-то покурить.

Мальчишеская внешность не отталкивала от меня, а рождала любопытство и интерес. Мое умение рисовать встречало одобрение клиентов и тех, кто смотрел за рисунком:

— Gut, prima, koroscho!

Я старался, как мог.

Дни лета уходили, а группа продолжала находиться в отдельной зоне, хотя ежедневно работала на строительстве аэродрома. Оставалось предполагать, что этап в Германию приостановлен из-за непредвиденных обстоятельств в отборе специалистов или в смене курса и потери необходимости. Группа могла продолжать работу в Кировограде либо попасть куда-то в другое место.

Но черед отправки все же пришел. Этап пошел дальше, нас перевели в Западную Украину, в город Ровно, где количество «специалистов» возросло в несколько раз.

И в Ровенском лагере, выросшая до двухсот человек, группа оставалась на положении изолированной. Здесь я тоже нашел работу — рисовал лагерную, «привилегированную» обслугу и немецких солдат.

Но вот, наконец, наступило время долгожданного этапа.

Я собирался со всеми вместе, но в построенную для этапа колонну не попал, так как меня вызвали в служебное помещение, где происходило оформление документов. Там приказали ждать. Пока я ожидал решения, этап ушел, и я стал горько сожалеть об этом — ведь вместе с этапом ушла моя последняя надежда.

Когда я увидел знакомого переводчика, я со слезами спросил его, почему меня оставили здесь, он посмотрел на меня с укоризной и сказал:

— Дурак! Ты знаешь, куда отправили тех «специалистов»? Они пошли на торфоразработки… — и он назвал место. — Моли Бога, что ты здесь, — оттуда не возвращаются!

Была ли в его словах правда — не знаю, но людей, отправленных тогда из Ровно, я больше не встречал. Может быть, они действительно попали в тяжелые условия и остались там навсегда? Что же заставило переводчика отстранить меня от этапа? Неужто сочувствие и желание помочь мальчишке, исполнявшему их желания? Не знаю!

Рассматривая этот случай, нельзя не высказать мысли о том, что и в моей жизни, и в жизни других людей в те годы происходили такие непредвиденные повороты судьбы, что угадать все заранее и уготовить желаемое было невозможно.

Что бы случилось со мной тогда в Ровно, попади я на торфоразработки вместе с этапом? По какому пути развивались бы события дальше, если бы я не продолжил этапа в Германию?

Нетрудно ответить на этот вопрос, хотя жизнь и непредсказуема.

Но прошли десятки лет трудной жизни, со множеством безвыходных положений, судьбе было угодно обойти все трудности и сохранить мне жизнь.

Что было известно тогда? Ничего!!!

Никто не мог знать будущего, тем более предсказывать его!..

Обстановка разрядилась сама.

Недолго пришлось мне ожидать следующий этап из Ровно и, когда небольшая партия пленных, оставшаяся от «специалистов» и пополненная вновь прибывшими, уходила из лагеря, я понял, что на сей раз она идет по своему назначению — об этом мне сказал все тот же переводчик.

Часть третья

ГЕРМАНИЯ: ВУСТРАУ — ОСОБЫЙ ЛАГЕРЬ ВОСТОЧНОГО МИНИСТЕРСТВА

Кельце

Отношение конвоя на сей раз было куда более гуманным — сопровождающие этап солдаты, видимо, знали, куда и зачем едут пленные, говорили, что этап идет в «хорошее» место. Это радовало и хотелось верить, что так будет.

«Хорошим» местом оказался маленький провинциальный городок Кельце, расположенный южнее Варшавы, на железнодорожной ветке Варшава-Краков.

Чистые, тихие улочки, редкие прохожие производили впечатление покоя и мира — война была где-то далеко и не касалась ни этих мирных граждан, ни конвоиров-немцев, ни оборванных и грязных пленных.

По уверенному следованию конвоя можно было догадаться, что он уже бывал в этих местах.

Вскоре перед нами возникло одноэтажное строение, огороженное деревянным забором, где мы остановились. Старший конвоя ушел в помещение, а мы тем временем пытались определить, что это за «контора». Когда открылась дверь во двор, увидели в глубине котельную с ярким пламенем бушующего огня — теперь-то стало ясно, где мы и зачем сюда пришли.

Был теплый октябрь. Солнце в эти часы еще хорошо согревало, а возможность пройти через горячую санобработку и баню, оставить здесь насекомых и грязь, доставляли нам, уже давно забывших про чистое тело и одежду, радостное предвкушение.

Купались долго. Воды было в достатке, а прожарка требовала определенного времени, чтобы уничтожить насекомых. Грязь ручьями стекала на пол с давно немытых тел, и в бане становилось как-то светлее.