Эльза Скиапарелли - Моя шокирующая жизнь Страница 27

Глава 6

Из Америки пришла телеграмма; и ее положили на мой поднос для завтрака старой китайской работы, стоявший на камине. Я развернула ее и прочла: «Это чтобы сказать компании “Вестерн Юнион”, что я вас люблю… Хотите выйти за меня замуж?»

Я так и не ответила.

Эльза Скиапарелли в своем доме, 1931

Глава 7

Построенный Давиу и Бурде для Всемирной выставки 1878 года дворец Трокадеро разрушен в 30-е годы XX века, чтобы расчистить место для строительства дворца Шайо. Без сомнения, Трокадеро был нехорош, а Шайо, возможно, прекрасен… Однако это место в Париже с тех пор сильно изменилось. Странной восточной тайны Трокадеро, некрасивого и загадочного памятника, более не существует, а Эйфелева башня, построенная в 1889 году, с удивлением и грустью смотрит вниз, возможно, с легким опасением за свое существование. Мне все время казалось, что этот огромный жираф вот-вот наклонит шею и пробормочет последнее «прощай». Господин Ривьер, хранитель музея Трокадеро, подарил мне скипетр, венчавший старый памятник. Этот кусок позолоченного гипса, потертый, оббитый, испещренный зарубками, хранится в углу моей библиотеки как заблудившийся часовой Парижа, которого по-настоящему я никогда и не знала.

А тем временем Сена украшалась и готовилась к другому большому событию – Всемирной выставке 1937 года. Берега покрылись неожиданными веселыми постройками, представляющими все нации мира. По ночам с реки доносились, как волшебство, звуки музыки. Сена пела Баха, Шопена и Дебюсси. Разноцветные паруса развевались, когда маленькие кораблики скользили под мостом… мимо шаровар знаменитого зуава[66].

Профсоюзом работников швейной промышленности был организован павильон, посвященный французской индустрии роскоши. Им же издано множество правил, не всегда удачных, предписывающих, что надо делать и чего не надо.

Лично я восприняла их как конец личной инициативы, почувствовала себя Дон Кихотом перед ветряными мельницами. Некоторые манекены, что нам долженствовало представить, выглядели ужасающе, и все, что с этим можно было поделать, это спрятать их несовершенства под объемными платьями. Естественно, я протестовала, – «естественно», потому что возражать сделалось частью моего существа: рефлекс срабатывал прежде, чем я отдавала себе в этом отчет.

Шляпа-треуголка от Скиапарелли, 1937

Могла ли я использовать Паскаля, деревянного манекена, и тем самым придать атмосфере бутика причудливый вид?

«Разумеется, нет!» – воскликнули педанты. Да, это слишком бросалось бы в глаза и носило революционный оттенок. После долгих споров я сама сделала экспозицию: положила на газон мрачный гипсовый манекен, обнаженный, каким вышел с завода, и чтобы сделать его веселее, усыпала цветами, затем протянула веревку вдоль отведенного мне пространства и развесила на ней, как после большой стирки, все предметы туалета элегантной женщины, вплоть до трусов, чулок и туфель. Меня не в чем было упрекнуть, я во всем строго следовала декретам профсоюза, но в первый же день пришлось вызывать полицейских, чтобы сдерживать публику!

На Вандомской площади законом правил случай, никогда заранее не знаешь, тепло будет или холодно, кто первым придет в салон… Женщины-пилоты, стюардессы, студентки-искусствоведы, курсантки военных и морских училищ, делегации американских матерей, туристки с искусственными драгоценностями на шляпках, царствующие особы, сегодняшние или прежние; супруги бывших, настоящих и будущих президентов, правителей всех провинций; послов, адмиралов, генералов, супруги архитекторов, драматургов, журналистов, путешественников; герцогини, будущие герцогини, итальянские принцессы… Каждый день мы наблюдали наплыв принцесс, включая тех, кого я наняла в качестве сотрудниц: Соню Магалофф, Полет Понятовски и Кору Гаэтани[67].

Однажды вошла дама, прибывшая, как выяснилось, со Среднего Запада, застенчивая, определенно некрасивая и плохо одетая. Большие карие глаза испуганного зайца, красивые каштановые волосы… Спокойное выражение лица свидетельствовало о сдержанности характера.

Проникшись к ней симпатией, я взялась ее преобразовывать. Сначала она захотела похудеть и постригла волосы таким образом, что прическа делала ее голову похожей на каску. Она стала выглядеть взрослее, и ширококостность, вначале ее смущавшая, превратилась в преимущество и уже придавала ей странную красоту. Она выбирала очень простые платья, хорошо подходившие к строению ее тела, довольно крупные украшения, тоже в соответствии с пропорциями, смелые и глубокие цвета, много черного и белого. Она вышла замуж за обладавшего тонким вкусом молодого человека, который помог ей создать себя заново.

У себя дома она носила изумительные китайские туалеты, передававшие ей свой характер, лишенный возраста.

Берет от Скиапарелли, 1937

Эта дама сделалась более чем элегантной, более чем красивой и повсюду, где появлялась, вызывала любопытство и интерес. Мы очень подружились, и я чрезвычайно гордилась ею, понимая, что сыграла главную роль в ее преображении. Увы, она умерла трагически; мы ее часто вспоминали вместе с ее мужем и друзьями как истинную женщину, которая понимала и лучше, чем кто-либо, носила мои платья.

Маркиза Луиза Казати[68], другая моя клиентка, имела обыкновение останавливаться в отеле «Рейн» на противоположной стороне улицы. Высокая, худая, с сильно подведенными глазами, она олицетворяла прошедшую эпоху, когда некоторые дамы, красивые и богатые, принимали не сколько грубый образ при появлении на публике. Я знала таких еще в Риме, когда впервые вышла «в свет». Маркиза появилась у меня, ведя пантеру на поводке, усыпанном бриллиантами. Все, что у нее с тех пор осталось, – это черное бархатное платье, покрытое белой рисовой пудрой. Я отправила к ней молодую продавщицу с маленьким сувениром от бутика. Она застала маркизу в постели с макияжем прежних времен в стиле вамп, закутанную в покрывало из черных страусиных перьев, за завтраком, состоящим из вареной рыбы, которую запивала неразбавленным перно[69], примеряя при этом шарф с рисунком из газетного текста.

– Во Франции я всегда ем французский завтрак, – сказала она. – Не хотите ли разделить его со мной?

– Благодарю, мадам, я уже позавтракала, – ответила воспитанная девушка, порядком ошеломленная.

Эльза Скиапарелли за рабочим столом, 1933