Раиса Аронова - Ночные ведьмы Страница 27

«А ведь жить так хочется, родная,

и в огне так хочется любить!»

Близкие подруги Жени знали, что недавно к ней пришла настоящая, большая любовь. Сквозь строки ее дневника проступало обаяние первого девичьего чувства.

«До ужина прочла всего „Демона“, — писала она. — На душе было грустно и тепло… „И будешь ты царицей мира“… Зачем мне целый мир, о дьявол? Мне нужен один человек, но чтобы он был „самый мой“. Тогда и мир будет наш».

Два дня назад Женя читала нам на старте отрывки из «Витязя в тигровой шкуре». И теперь, когда ее не стало, особый смысл приобрели для нас слова Руставели: «Надо жить во имя жизни, за живущих жизнь отдать!»

Женя отдала свою жизнь за живущих. Но она не умерла. Герой Советского Союза Евгения Руднева живет второй, бессмертной жизнью.

Живая сила и техника всей крымской группировки фашистов скопилась в районе Севастополя. Немцы понимали, что у них нет надежды закрепиться на крымской земле, и начали массовую эвакуацию по морю и по воздуху. Наша авиация днем и ночью била по аэродромам и причалам противника, не давая ему уйти безнаказанно из Крыма.

Женский полк принимал активное участие в этом завершающем ударе. Переняв опыт у летчиков-ночников 2-й гвардейской Сталинградской дивизии, в состав которой мы тогда временно входили, девушки начали брать увеличенную бомбовую нагружу — по триста и даже четыреста килограммов.

Мотор на нашем самолете просился в капитальный ремонт, но не время было сидеть в мастерских: в эти напряженные дни каждый самолет был на учете. Не желая отставать от подруг, мы со штурманом попросили и нам подвесить триста килограммов.

— Смотрите, надорветесь, — предупредила старший техник эскадрильи Таня Алексеева, — мотор у вас слабый.

Мы и сами знали, что слабый, но нельзя же плестись в хвосте!

Взлетели как будто нормально. Хуже дело пошло с набором высоты. Вот уже недалеко горы, а мы набрали всего пятьсот метров. На такой высоте через них не перепрыгнешь!

— Твое решение, штурман, — предлагаю высказаться Полине.

— Попробуем покрутиться перед горами, может и наскребем еще немного.

Мотор пыхтит, надрывается. Бедняга! Извини, что на старости лет заставляем тебя выполнять непосильную работу. Ничего не поделаешь — война.

Как ни крутились, высоты почти не прибавилось. Наша цель — Балаклава — лежит по ту сторону Крымских гор. В этом месте они не высокие, но для нас сейчас неприступны.

— Вот положеньице, — ворчу я, — и на цель не пройти и назад нельзя: с таким грузом садиться рискованно.

Полина вдруг вспомнила: вчера, возвращаясь домой уже на рассвете и боясь быть замеченными на фоне светлеющего неба, мы летели не напрямую через горы, — а, снизившись, свернули немного в сторону, к глубокой седловине. Что, если найти ее сейчас и прошмыгнуть по ней?

То, что легко удалось утром, оказалось очень трудным ночью. Еле-еле нашли эту седловину и, вспомнив всех святых, начали опасный перевал…

Когда горы остались позади, а перед нами открылась широкая панорама морского берега и обычная в районе цели картина — «березовая роща» из прожекторов, зенитный огонь, — мы так обрадовались, словно прилетели к тете в гости, а не на занятую врагом Балаклаву. Мы оказались, конечно, ниже всех наших самолетов. Кто-то сверху сбросил САБ, и он загорелся прямо над нами. Снизу открыли сильный огонь — немцы не жалели теперь снарядов: не с собой же их увозить! Но мы все-таки добрались до своей цели и сбросили на вражеский аэродром все триста килограммов бомб. Кажется, вместе с нами и самолет сказал: «Ух!» — и сразу полез вверх.

— Ну как? — с тревогой спросили Таня Алексеева и техник нашего самолета Катя Бройко, когда мы наконец вернулись с задания.

— Двести, — говорю.

— Что «двести»?

— Двести килограммов можно вешать. Больше нельзя.

В последние, решающие дни боев за Севастополь крымское небо было до предела забито самолетами. Советская авиация, безраздельно господствовавшая в воздухе, висела над противником днем и ночью. В это время впервые вошли в практику массированные ночные удары. Вверху, на высоте 3–4 тысяч метров, тяжелые бомбардировщики, а внизу — мы, легкие, тихоходные ПО-2. Поскольку насыщенность ночного неба самолетами была очень большой, то во избежание столкновений, мы зачастую ходили с огнями АНО, выключая их только в районе цели. А кой-кто мигал огнями даже над целью.

Противовоздушная оборона противника была настолько сильной, что наши летчицы с полным основанием говорили: «Севастополь — это Керчь в квадрате». Ничего подобного ни до ни после Севастополя я не видела. И только приходится удивляться, как наш полк в этот период не понес ни одной потери. Очевидно, «Голубая линия» и Керчь научили нас многому.

Наступило 9 мая, день, когда в Севастополе не осталось ни одного вражеского солдата. Город-герой взметнул в небо победный салют.

Ровно месяц прошел с того момента, как мы впервые ступили на крымскую землю. И вот уже расстаемся с ней. Мы неплохо здесь воевали. Об этом говорил боевой орден на гвардейском знамени полка.

Огромные лесные массивы, болота. Похожие одна на другую деревеньки. Белоруссия.

Мы принялись за изучение района. С жильем было очень туго — на весь полк только одна землянка. Но погода стояла теплая, и наша эскадрилья с удовольствием разместилась в лесу в шалашах. Пользуясь отсутствием строгого надзора полкового начальства, мы ходили в трусиках. Загорели до черноты. По вечерам разводили дымные костры, спасаясь от злющих комаров. Называли себя индейцами, а шалаши — вигвамами.

И вот первое боевое задание. Летчицы и штурманы тесным кругом сидят на полянке около командира полка. Приготовились отметить на карте точку, куда нужно сбрасывать бомбы.

— Сегодня мы будем шуметь, — начала майор Бершанская.

Наши головы разом поднялись от планшетов. Бершанская улыбнулась.

— Да, шуметь в самом прямом смысле слова. Ночью наши танковые части будут подтягиваться к переднему краю для решительного наступления. Гулом своих моторов мы должны заглушить грохот двигающихся танков. Противник не должен знать о готовящемся прорыве.

Всю ночь наши самолеты жужжали над передним краем. Во время заправки горючим летчицы весело перебрасывались короткими фразами.

— Как дела? — кричит с соседнего самолета Ира Себрова.

— Шумим, братец, шумим! — отвечаю ей.

Утром позвонили к нам в штаб:

— Здорово, гвардейцы, шумели! Наши танки свалились на фашистов, как снег на голову!

Белорусская земля не баловала нас хорошими аэродромами. Кстати, мы никогда и не стояли на стационарных аэродромах, а всегда летали с естественных площадок, которые находили сами и приспосабливали для работы. Не все сходило гладко. Под Новоельней мы, как говорится, влипли на наспех выбранной площадке. Песок. Взлетать с бомбами невозможно. А задание выполнять надо! Тем не менее вышли из положения: несколько человек держали самолет за плоскости, летчица давала полный газ. Мотор ревел, набирая мощность. Команда: «Пошел!» — все отбегали, самолет рвался с места и, взметнув позади себя клубы песка, взлетал.