Дебора Макдональд - Очень опасная женщина. Из Москвы в Лондон с любовью, ложью и коварством: биография шпионки, влюблявшей в себя гениев Страница 27

Но он был воспитанным человеком и умел держаться учтиво. В этом же году Локарту придется узнать Якова Петерса гораздо ближе, и, несмотря на все, что он знал об этом человеке от людей, которых тот без долгих рассуждений обрекал на пытки или смерть, и все то, что Локарт сам перенес при «общении» с ним, ему было трудно испытывать к нему неприязнь.

Петерс имел слабость к англичанам и американцам, и ему нравились Локарт и Робинс. Казалось, он получал удовольствие от того, что водит их из дома в дом по Поварской улице, демонстрируя им трупы и разрушения – результат безжалостного обращения ЧК с контрреволюционерами. Локарт не мог найти в себе большого сочувствия к убитым и наказанным; убогость и запустение, которые они создали и в которых жили в этих роскошных, комфортабельных домах, – грязь повсюду, разрезанные ножами картины, фекалии на коврах – вызывали в нем отвращение[150]. В этом районе он жил в те времена, когда работал в консульстве. Они с Джин снимали квартиру всего через улицу от этого самого места. Эти дома, загаженные и находящиеся в состоянии упадка, принадлежали его соседям и знакомым.

Но женщина, застреленная в гостиной дома Грачевой, вызывала совсем другие чувства. Проститутка или нет, она была молода и, очевидно, ни в чем не виновата. Петерс холодно заметил, что, возможно, к лучшему, что она погибла, но почему сделал такой вывод: потому ли, что она была проституткой, или просто потому, что была не очень привлекательной, – не сказал[151].

Это был день, который останется в памяти Локарта навсегда. Он доказал следующее: большевики, несмотря на все их колебания в отношении войны, были способны закрутить стальные гайки на своих городах. Они могли создать и мощное государство. В тот момент, однако, не было ясно, являлась ли такая перспектива обнадеживающей или ужасающей.

Воскресенье 21 апреля 1918 г.

Россия снова зазеленела. Снега растаяли, и на деревьях, которые мелькали за окном поезда, распускались почки.

Мура надолго застряла в Петрограде, и ей было странно снова находиться в движении. Приблизительно в это время в прошлом году она ехала в Йендель в надежде на то, что революционное безумие закончилось и мир снова успокоился. Теперь дорога в Йендель была отрезана, а мир снова скатился в безумие, которое невозможно вылечить. Она задавала себе вопрос, увидит ли когда-нибудь своих детей. Мура была готова признать, что у нее не очень хорошо развит материнский инстинкт, но, по собственной оценке, она любила своих детей. Любила ли она их настолько, чтобы пожертвовать собой ради них, – это еще не подверглось испытанию[152].

Поезд тащился в Москву долго – весь день и всю ночь, вызывая в памяти воспоминания о бесконечном путешествии в фамильное поместье Березовая Рудка, когда она была ребенком. Поместье находилось почти вдвое дальше от Москвы, и после смерти ее отца уже не было радости от конца пути. Как все изменилось теперь во всех отношениях! С каждой оставленной позади милей приближался момент, когда она наконец увидит Локарта.

Поезд замедлил ход, проезжая по северному пригороду Москвы, сердце Муры забилось немного быстрее. Как только он, дернувшись, остановился на Николаевском вокзале[153] в облаке пара и дыма, она взяла свой саквояж, поправила юбку и шагнула на платформу. Ей галантно помог Джордж Ле Паж, крепкого телосложения, бородатый и общительный офицер военно-морского флота, который ехал на том же поезде. Ле Паж был сотрудником миссии Френсиса Кроуми и приехал в Москву по срочному делу к Локарту.

Ситуация в военно-морской сфере складывалась не очень хорошо и для англичан, и для русских. Кроуми – Старый Кроу (в переводе с английского дословно: старая ворона), как называла его Мура, был подавлен последние две недели, так как ему в конце концов пришлось уничтожить свою любимую флотилию подводных лодок. В начале апреля было получено подтверждение, что Германия отправляет армейский дивизион, чтобы захватить контроль над Финляндией, где все еще продолжался конфликт между красными и белыми финнами и русскими войсками. Флотилия Королевского военно-морского флота, все еще укрывавшаяся в Гельсингфорсе после отступления из Ревеля, находилась под угрозой. В отсутствие боевых экипажей не было никакой возможности привести субмарины в движение. 3 апреля Кроуми отправился в Гельсингфорс. Тамошнее бизнес-сообщество, которое помогало финансировать немецкое вторжение, предложило ему пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, если он помешает Красному флоту русских предотвратить высадку немцев. Стань Кроуми наемником, он мог быть богатым человеком – не так давно один русский белогвардеец, настроенный против большевиков, предложил ему пять миллионов, если он передаст флотилию Белому движению[154].

Какова бы ни была ее стоимость на открытом рынке, подлодки были бы бесценны для немцев. Кроуми приказал своему заместителю лейтенанту Дауни уничтожить флотилию. За последующие пять дней, пока немецкая дивизия высаживалась и двигалась к Гельсингфорсу, подлодки были отбуксированы в район плавучих льдов, в них были заложены и взорваны заряды. Через несколько минут после каждого затопления происходил титанический взрыв, когда морская вода устремлялась в проломленный корпус подлодки и взрывались огромные аккумуляторы[155]. Кроуми остался в Гельсингфорсе, чтобы способствовать поспешному бегству трех британских торговых судов[156]. Измученный после дней «тяжелого труда в качестве инженера, кочегара, матроса и шкипера в одном лице с группой бесполезных армейских офицеров», он «выбрался из Гельсингфорса в самый последний момент» с помощью своих белых друзей[157]. Он был огорчен потерей субмарин и чувствовал, что никогда не простит этого белофиннам[158]. После того как флотилия была выведена, исчезли последние функции той роли, которую играл капитан Кроуми как офицер военно-морского флота; с этого момента он полностью стал дипломатом и агентом разведки.

Мура, работавшая каждый день в офисе британской миссии в Петрограде, все это понимала. Интрига волновала ее, и она всегда жаждала информации. В какой-то степени ее любопытство родилось из необходимости понимать, что происходит с ее страной и каково может быть ее будущее, но также воодушевляло ощущение того, что она является частью событий, изменяющих мир[159]. Ее интерес был замечен, и один-два представителя британской миссии обеспокоились ее дружбой с Локартом. «Хорошо бы Локарт предупредил, нужно ли относиться с подозрением к Бенкендорф», – написал один из них[160]. Но Мура ни разу не дала им повода для подозрений, и ей было разрешено продолжать работу.