Патрик де Фюнес - Луи де Фюнес: Не говорите обо мне слишком много, дети мои! Страница 27

— Я очень рад, что сделал этот трюк! Мой прыжок их всех устроил: был снят один только дубль.

— Конечно, устроил! Сейчас же позвоню Жану и отругаю его!

— Но ничего ведь не случилось! У меня остался только синяк.

— Никогда так не рискуй. Это не твое дело. Профессиональные каскадеры часто погибают именно во время подобных простых трюков. Я запрещаю тебе так поступать! Сейчас услышишь, как я его отделаю… Алло! Жан? Как ты мог допустить, чтобы Оливье заменил каскадера! Он мог разбить себе голову об этот окаянный якорь! Что?.. Мне наплевать, что он сам захотел! Просто удивительно, что никому не пришло в голову, как это опасно. Нет уж, думайте головой.

Подобные вспышки гнева, из-за которых он заслужил репутацию скандалиста, случались крайне редко, обычно они были связаны с мамой, братом или со мной. Он приходил в отчаяние, если его не понимали или когда сталкивался с отсутствием профессионализма, но в этих случаях замыкался в себе и не принимал никаких оправданий. Только в глазах его можно было прочесть невысказанный упрек, а это было еще хуже, чем если бы он наорал. Вспоминаю одну забавную сцену, хотя и забыл, когда это произошло. Во время съемок на студии «Булонь» он, внезапно прервав работу, на целый час уединился в своей гримерной.

— В чем дело, Луи?

— Раз вы не поняли, что именно меня раздражает, я ухожу!

Вернувшись на съемочную площадку внес ясность:

— Пока эта каланча в плаще будет на площадке, я не стану сниматься!

Речь шла о проникшем на съемку чужаке, приглашенном кем-то из техников без согласования с отцом и с сигарой во рту презрительно наблюдавшем за происходящим. Понимая, что не может нравиться всем, отец страдал от отсутствия уважения со стороны тех, кто приходил на него посмотреть из чистого любопытства.

— Они заходят на часок посмотреть на шута, чтобы затем вернуться к своим серьезным занятиям!

Отсутствие уважения к нему в повседневной жизни тоже выводило отца из себя. Он презирал всезнаек, полагающих, что талант — это простая сумма рабочих часов, которые и им позволили бы проявить себя, если бы только они получили такую возможность.

— В глазах этих весьма заурядных людей я неизменно читаю черную зависть, — говорил он.

В «Больших каникулах» были сцены, которые происходили в Англии, но мы их снимали в Ла-Бурбуле, в Центральном массиве, и на студии. Говорить по-английски, без малейшего труда прибегая к акценту, очень нравилось ему: ведь он играл героя, который в минуту праведного гнева забывает о правильном произношении. Зато в перерывах между дублями отец считал своим долгом произносить слова с почти безупречным британским акцентом. Он просил актера Ферди Майна помочь ему совершенствовать свой английский. Позднее, в Лондоне, он будет брать уроки.

Дружеские отношения, возникающие во время съемок, часто не имеют продолжения. Только старые друзья — супруги Дери приходили к нам в гости. Такие же теплые отношения и взаимное уважение существовали у него с Мишелем Галабрю и Клод Жансак. Они иногда перезванивались: до скорого, встретимся на следующей картине. Отец часто ссылался на них, когда говорил о своей профессии:

— У Галабрю большой талант. Это настоящий театральный гранд. Если он участвует в фильме, я подписываю контракт с закрытыми глазами. К тому же он хороший товарищ, и я всегда могу на него положиться.

О Клод он говорил:

— Мы очень забавляемся с Клод. Она все быстро схватывает. Нет надобности десять раз объяснять ей, что надо сделать, чтобы рассмешить зрителя.

Отец так уважал этих великих актеров, что почти робел перед ними. Он никогда бы не посмел вторгнуться в их личную жизнь, даже ради хорошей компании.

По окончании съемок отец продолжал трудиться: наблюдать за поведением людей и природой, которая так вдохновляла его. Все свои впечатления о людях, ситуациях, характерах, репликах он записывал в блокнот. Эти записи предназначались для будущего сценария, который так и не был написан. Превращая ситуации из повседневной жизни в комиксы или мультики, он неизменно находил комическую сторону в любом событии.

По возвращении в Париж Луи принимает живейшее участие в монтаже, стремясь убедиться, что не потерян ритм картины.

— Зритель не должен отрываться от экрана, иначе потребуется десять минут, чтобы снова завладеть его вниманием!

Жан Жиро охотно шел на такое сотрудничество. Другие режиссеры не всегда соглашались, считая, что только им принадлежит право сконструировать свой фильм.

— Если бы они понимали механику смеха, мне бы не требовалось наблюдать за монтажом. Но когда они искусственно ускоряют сцену или вставляют музычку в снятый план, становится не смешно.

По его мнению, предварительные просмотры не позволяли судить, будет ли фильм иметь успех у французов или нет. Он не любил присутствовать на таких просмотрах для избранных, полагая, что приглашенные слишком много о себе понимают.

— Эти сильные мира сего никогда не смеются от души. Им ведь надо сохранять достоинство. Мне же хочется увидеть реакцию настоящего зрителя, который покупает билет и приходит развлечься.

Мы с мамой организовывали его тайные посещения кинотеатров на Елисейских Полях, куда приезжали на первый сеанс так, чтобы зритель не знал об этом.

Заказанное накануне такси доставляло нас на одну из перпендикулярных Елисейским Полям улиц. Прибыв на место, я должен был как можно незаметнее предупредить кассиршу о приезде господина Луи де Фюнеса, что приводило персонал в большое волнение. Начинались переговоры между капельдинершами и директором о том, как нам войти, не будучи замеченными публикой, — вся эта подозрительная суета могла лишь обнаружить нас и все испортить.

После окончания переговоров и покупки трех билетов (ибо отец настаивал на оплате мест) я ждал, когда все зрители займут места, возвращался к такси и давал «добро» на высадку десанта.

Отец надевал летом каскетку, зимой шляпу и темные очки. Мы с мамой сопровождали его, как телохранители, до входа в кинотеатр и представляли директору. Теперь все бремя ответственности за осуществление нашего плана ложилось на его плечи. Начала фильма мы дожидались обычно в пустынном коридоре и там же вырабатывали план бегства после окончания сеанса.

В сопровождении капельдинерши нас наконец незаметно вводили в зал. Настроение зрителей уже при появлении титров радовало отца своей непосредственностью. Но для того чтобы он успокоился окончательно, следовало дождаться первого взрыва смеха. Тогда он расплывался в улыбке, подобно недостойному абитуриенту, увидевшему свою фамилию в списке принятых.