Эренжен Хара-Даван - Чингисхан. Великий завоеватель Страница 27

Таким образом, у монгольской армии XIII века мы видим осуществление принципов «вооруженного народа» и «территориальной» организации войска, которые в Европе получают всеобщее признание не ранее XIX века. И надо сказать, что, быть может, никогда эти два начала не оказались так удачно примененными к фактической обстановке, как именно в кочевой державе Чингисхана, жившей патриархальным родовым бытом. Впоследствии с покорением народов иной культуры принципы эти не могли получить всеобщего применения, так что в последние годы царствования Чингисхана, а равно и особенно при его преемниках мы видим в монгольской армии вспомогательные контингента, организованные на иных началах, например, путем принудительного взимания или поставки местной властью определенного числа физически годных рекрутов от покоренных народов, конечно, без соблюдения при этом территориального или родового принципа. Но составленное из кочевников ядро армии продолжало сохранять и далее основные начала своего устройства, являясь благодаря этому превосходным оружием войны в руках самого Чингисхана и той плеяды талантливых полководцев, которых он сумел создать при жизни и передать своим преемникам на монгольском троне.

При существующей, благодаря территориальной системе параллельности в организации войска и народа, последний по старому монгольскому обычаю был разделен на три части, соответствующие наиболее крупным организационным подразделениям армии, а именно: 1 – центр (Кэль), во главе которого при Чингисхане был поставлен Кая; 2 – левое крыло, или левая рука (восточная сторона[133] – зюнгар), под начальством Мукали; 3 – правое крыло, или правая рука (западная сторона – барун гар), командование которым было вверено Богурчи. Назначая его на эту ответственную должность, Чингисхан сказал: «Избавляю тебя от наказаний за девять преступлений, будь темником и управляй этой западной страной до золотых гор.[134] Будь темником левой руки, – сказал он тогда же Мукали, – и управляй восточной стороной до гор Карауны».[135] Здесь слово «темник» должно пониматься не в буквальном смысле, как равнозначащее выражению «начальник тьмы», т. е. командир десятитысячного корпуса войск, так как таких корпусов в каждом крыле могло быть и по несколько, скорее «темник» означает здесь нечто вроде «чина», подобно тому как в современных армиях «дивизионный генерал» может командовать не только дивизией, но и корпусом, и даже армией.

Эти темники в мирное время являлись как бы «военными генерал-губернаторами» над всем гражданским населением территорий левого, правого крыла и центра, будучи наделены административными функциями так же, как и сотники и тысячники. Во время же войны они выступали во главе своих частей, оставив на местах заместителей до окончания войны.

В монгольской армии тьма была, по-видимому, наивысшей единицей постоянного состава. Хотя в летописях упоминается и о единице «туг», соответствующей ста тысячам и могущей быть приравненной к «частной армии» по современной терминологии, но на практике «частные армии» у монголов составлялись из разного числа «тем», а следовательно, не являлись единицами постоянного характера. Старшие вожди, на которых во время войны возлагалось командование такими крупными единицами, по Лэму назывались «орхонами», по-нашему – воеводы. При Чингисхане их было одиннадцать человек.[136]

Если теперь провести параллель между организациями монгольской и современных армий, то монгольские сотни можно приблизительно приравнять к нашим эскадронам (казачьим сотням), тысячи – к десяти эскадронным полкам (такие полки имелись в России еще в царствование Николая I), тьмы – к кавалерийским корпусам, а такие подразделения, как центр и крылья, будут соответствовать конным армиям (например, конные массы в Северо-Американскую междоусобную войну, конная армия Буденного 1920 г. и т. п.). В этой параллели отсутствует эшелон (дивизия) нашей современной организации. Б.Я. Владимирцов это название применяет к племенным единицам численностью в две, три или пять тысяч, на которые могли подразделяться «тьмы», составленные из разных племен, но если такое подразделение и существовало, то оно имело, вероятно, значение только административно-территориальное, так как в строевом отношении в монгольской армии, по-видимому, строго выдерживалась десятичная система.

Однако, установив такое, чисто внешнее сравнение между монгольской армией и конными массами, организованными, если не по вполне современным, то по нормам не очень отдаленного прошлого, следует тотчас же оговориться, что из некоторого, – и притом далеко не полного – организационного сходства между этими двумя объектами сравнения вовсе не вытекает и необходимость совпадения приемов боевых действий. Конница, например, времен Наполеона в своих построениях для боя не могла не считаться с уже весьма действенным влиянием в то время огня в бою, особенно артиллерийского, сравнительно с которым действие метательного оружия эпохи Чингисхана ничтожно. Нельзя также упускать из вида того обстоятельства, что европейские конные массы означенной эпохи составляли только часть вооруженной силы каждого государства и притом часть второстепенную, между тем вся боевая сила монгольской армии заключалась полностью в ее коннице, исполнявшей обязанности всех родов войск. При такой разнице в условиях мы видим в. монгольском порядке компактные массы в глубоких строях, долженствовавших увеличить до возможных пределов силу удара (шока) с целью, например, прорыва центра противника, поражения одного из его крыльев и т. п.

Эта обязанность «тарана» лежала на тяжелой монгольской коннице, что и явилось, вероятно, причиной, по которой некоторые писатели монгольский боевой порядок сравнивали с македонской фалангой Александра. По мнению генерала Иванина, для проведения такой параллели нет оснований, и в самом деле сходство между этими двумя боевыми порядками, правда, основанными на глубоких построениях войск, можно заметить разве только во время последнего акта боя, когда уже фактически производится удар по неприятельскому боевому расположению. Дело в том, что фаланга, состоя из тяжеловооруженной пехоты с сариссами (пиками) до трех сажен длиной, была крайне грузна, неповоротлива и, следовательно, малоспособна к маневрированию на поле сражения. При этом условии она должна была быть заблаговременно нацелена в избранную точку неприятельского фронта. Об охватах флангов противника, который к тому же всегда во много раз превосходил армию Александра численностью, не могло быть и речи; наоборот, обеспечение своих собственных флангов в бою составляло всегдашнюю заботу македонского полководца. Эта задача лежала главным образом на легкой пехоте, которая, кроме того, обязана была прикрывать фалангу с фронта от метательного оружия и боевых колесниц неприятеля. Таким образом, легкая пехота во время боевого наступления фаланги исполняла задачи преимущественно пассивного характера.