Геннадий Прашкевич - Станислав Лем Страница 28

И он поясняет, чего, собственно, можно ждать от статистического анализа.

Даже из приведённой выше цитаты видно, какое необыкновенное впечатление в своё время произвела на Станислава Лема теория информатики. Писатель всерьёз был убеждён, что человек, владеющий информацией, владеет миром. А его герой — доктор Сисе — в свою очередь, был убеждён, что проблема романа имеет характер чисто методологического свойства, уголовная окраска учёного вообще не занимает.

«Что, если мир — вовсе не разложенная перед нами головоломка, — методично рассуждает доктор Сисе, — а всего лишь бульон, в котором в хаотическом беспорядке плавают некие кусочки, иногда по воле случая слипающиеся в нечто единое? Если всё сущее фрагментарно, недоношено, ущербно и события имеют либо конец без начала, либо середину, либо начало? А мы-то классифицируем, вылавливаем и реконструируем, складываем это в любовь, измену, поражение, хотя на деле и сами-то существуем только частично, неполно. Наши лица, наши судьбы формируются статистикой, мы случайный результат броуновского движения, люди — это незавершённые наброски, случайно запёчатлённые проекты. Совершенство, полнота, завершённость — редкое исключение, возникающее только потому, что всего на свете неслыханно, невообразимо много! Грандиозность мира, неисчислимое его многообразие служат автоматическим регулятором будничного бытия, из-за этого заполняются пробелы и бреши, мысль ради собственного спасения находит и объединяет разрозненные фрагменты. Религия, философия — это клей, мы постоянно собираем и склеиваем разбегающиеся клочки статистики, придаём им смысл, лепим из них колокол нашего тщеславия, чтобы он прозвучал одним-единственным голосом! На каждом шагу торчат куски жизни, противореча тем значениям, которые мы приняли как единственно верные, — а мы не хотим, не желаем этого замечать!»

И далее: «На деле существует только статистика. Человек разумный есть человек статистический. Родится ли ребёнок красивым или уродом? Доставит ли ему наслаждение музыка?

Заболеет ли он раком? Всё это определяется игрой в кости. Статистика стоит на пороге нашего зачатия, она вытягивает жребий конгломерата генов, творящих наши тела, она разыгрывает нашу смерть. Встречу с женщиной, которую я полюблю, продолжительность моей жизни — всё решает нормальный статистический распорядок. Может быть, он даже решит, что я обрету бессмертие. Ведь кому-то достанется бессмертие, как достаются красота или уродство? Но поскольку нет однозначного хода событий, и отчаяние, красота, радость, уродство — всего лишь продукт статистики, то она и определяет наше познание. Бесчисленное количество вещей смеётся над нашей любовью к гармонии. Ищите и обрящете, в конце концов, всегда обрящете, если будете искать рьяно; ибо статистика не исключает ничего, делает всё возможным, одно — менее, другое — более правдоподобным. История — картина броуновских движений, статистический танец частиц, которые не перестают грезить об ином мире».

В этом месте главный инспектор не без иронии спрашивает: «Бог тоже возникает время от времени?»

И слышит ответ: «Возможно».

И в самом деле. Разве мы сами не возникаем только время от времени?

Разве мы не исчезаем, не растворяемся, а потом какой-то внезапной судорогой, внезапным усилием ну хотя бы на день не становимся самими собой?

15

Сам Лем считал «Расследование» неудачей.

«Причина этого, — писал он, — лежит в том, что я понаставил себе чересчур много капканов, наплодил слишком много загадок, подробностей, которые потом никоим образом не смог соединить воедино каким-то логичным объяснением. Первоначальная общая директива требовала показа философско-познавательного феномена явлений, их двойственного обличья, единичного с одной стороны, а с другой — массово-статистического, в котором правят иные закономерности. Автомобильная авария вызывается, как правило, какими-то единичными причинами, но в целом — все они подчиняются определённым закономерностям, причём столь явным, что даже полиция может предвидеть с довольно значительной степенью точности, сколько человек может погибнуть в тот или иной день. Увы, действие романа вырвалось из-под моего контроля, я потерял над ним власть, я уже не мог направлять действие в сторону, намеченную вышеназванной вполне рациональной директивой. К тому же мне очень мешало то, что я писал о конкретном историческом времени, поэтому не мог, как в “Эдеме”, отдаться фантазии, воображению, которые позволили бы объединить в логичное целое все наиболее странные нагромождения вначале разрозненных элементов…

Воспользуюсь таким примером: существует игра, основанная на том, что на чистом листе бумаги рисуют совершенно не связанные друг с другом элементы, какие-то штришки, кривые линии, колечки, завитушки и тому подобное; требуется создать на основе всего этого рисунок, имеющий определённый и однозначный смысл, так, чтобы он охватил все разрозненные подробности, поглотил их в качестве элементов, составляющих общую картину. Так вот, мне кажется, суть моего творчества в то время в том и заключалась, чтобы в ходе повествования сливать воедино первоначально разбросанные беспорядочно (по значению) первичные элементы. Разумеется, чтобы иметь возможность более или менее успешно проводить вторичную интеграцию материала с первоначально низкой степенью конвергенции (семантической, ситуационной), я должен обладать максимальной свободой действия. Если её нет, все труды обречены на провал…»{53}

19 апреля 1974 года Лем писал своему русскому переводчику Рафаилу Нудельману:

«Думаю, что я уже знаю, как должно было закончиться моё “ Расследование“.

Проблема должна была выглядеть так. Выявлена серия непонятных явлений, неважно каких! Были события A1, A2, A3, А4, А5, А6… AN. Наконец, возникла гипотеза, которая рационально объясняла всё, за исключением одного события, например, А9. Совершенно ясно, что А9 никак не удастся впихнуть в эту гипотезу. Отсюда два выхода: а) считаем гипотезу ошибочной; всё, то есть создание гипотезы, начинаем с самого начала, загадка остаётся (именно так фактически заканчивается “Расследование”); б) считаем, что случай А9 не входит в серию! Он “из другого семейства”, отдельный, он имел собственные причины и чисто случайное сходство с явлениями всей серии. Всё объяснено, гипотеза себя оправдала, гностика спасена, и лишь нужно будет ещё отдельно разгадать случай А9. И если даже он не будет объяснён, гипотезе это не повредит, скажем просто, что откладываем дело ad acta[34], поскольку в этом ином случае обстоятельства сложились так, что следы затёрты и реконструкция невозможна. Я этого не учёл. А жаль. Потому что это очень красивая модель познавательного продвижения».