Реймонд Пристли - Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта Страница 28

Залив был покрыт преимущественно «ледяной чечевицей», как я окрестил поверхность такого рода в экспедиции Шеклтона. Не защищенная от ветра поверхность льда изобиловала маленькими выпуклостями, пропитавшимися морской водой. Для деревянных саней нет ничего хуже, чем эти неровности. Недаром путешественники по морскому льду боятся их больше, чем могучих заструг[52], рыхлого снега, ледяных гряд, образовавшихся от сжатия льда, подобные препятствия легко обходятся. А подобная рябь ведет себя так, словно каждая ее морщинка вооружена присосками, которые впиваются в сани и не пускают их вперед. Поэтому нам потребовалось трое суток, чтобы достигнуть острова Дьюк-оф-Йорк, хотя от нашей зимовки на берегу бухты Ридли до него было рукой подать – всего-навсего 18 миль [29 км].

Первые двенадцать миль [19,3 км] мы прижимались к скальному выступу мыса Адэр, но точно напротив ледника Уорнинг резко отклонились от берега и пошли к нашей цели напрямик через залив. Тут впервые после старта мы сумели развить приличную скорость на полосе снега, покрывавшей морской лед напротив ледника.

Но счастье наше длилось недолго – снежная полоса имела в ширину не больше мили [1,6 км] – и вскоре мы снова вступили на адский лед, снова начали тащиться со смехотворной скоростью и провели вторую ночь похода на морском льду, на полдороге между островом и мысом. Эта часть залива открыта ветрам, дующим из долины ледника Сэра-Джорджа-Ньюнса. Они пощадили лишь сугробы за случайными ледяными гребнями, но этот снег, принесенный сюда за много миль по морскому льду, весь пропитался солью. Полученная из него вода, по сути дела, не годилась в пищу. Похлебку из пеммикана мы просто не посолили, и она получилась более или менее съедобной, но чай и какао имели отвратительный, вкус. Что поделаешь, оставалось надеяться, что мы утолим жажду на следующий вечер, уже на острове.

Назавтра к концу дня нас стали беспокоить ледяные гряды, примерно такой же высоты, что и у мыса Адэр, и раз или два сани перевернулись. Это бы еще полбеды, но, осматривая грузы после особенно резкого толчка, мы увидели, что один из контейнеров порван по всей длине и из прорехи торчит аптечка, а лыжный ботинок Абботта из запасной пары валяется на льду ярдах в ста [92 м] позади. В довершение бед штатив фотоаппарата провалился между поперечными перекладинами саней и был раздавлен всмятку. Скорее всего именно заостренные концы его ножек прорвали парусину контейнера – никакой лед, я думаю, не был бы ей страшен. Этот случай имел и положительную сторону – он убедил нас в том, что в основном путешествии необходимо по примеру экспедиции Шеклтона сделать на санях борта из винесты[53]. Такие борта абсолютно прочны, почти невесомы и для большей надежности могут находить один на другой.

Вечером этого дня (31 июля) мы достигли острова Дьюк-оф-Йорк. Лагерь разбили на подветренном берегу его западного мыса, между скалистыми утесами и выходом ледника Дагдейла, превратившего припай перед ним в беспорядочное нагромождение льдов. Где-то неподалеку должен находиться зимний лагерь Борхгревинка, но мы не заметили его следов.

На протяжении всего похода держалась температура от -20° до -30° [от -28,9°C до -34,4°C], для весны – это не мороз, но тем не менее наши спальники к этому времени пропитались влагой, что отныне грозило нам беспокойными ночами. Наутро мы проснулись мокрые, а пока сворачивали спальные мешки, верхний и нижний концы, голова и ноги, превратились в лед.

Примус в это утро издавал пренеприятнейший запах, такого я еще не знал, хотя знавал запахи отвратительные, – он чуть не выкурил нас во время завтрака из палатки: пеммикан попался жирнее обычного, а когда Абботт и Кемпбелл разожгли свои трубки, судовой табак и вовсе доконал меня. Я не раз слышал, что замерзших людей находят иногда совершенно голыми, среди разбросанной одежды, как если бы перед кончиной они ощущали нестерпимую жару. Одолевавшая меня тошнота оказала такое же действие: выскочив из палатки на свежий воздух, я сорвал с себя всю одежду до нижней сорочки – и это при -48° [-44,4°C]. Это был тот редкий случай, когда я пожалел, что не курю. Запретить товарищам курить – невозможно, а дым судового табака всегда был моим злейшим врагом в санных походах; надышавшись им, я не раз пропускал завтрак, который все равно не пошел бы мне впрок.

В тот день пеммикан показался невкусным не только мне – его нечем было посолить, так как мешок с солью куда-то запропастился. Человеку, который знает палатку на троих только с виду, покажется странным: как это так, мешок с солью, не соломинка, – и вдруг затерялся. Но тот, кто сам жил в такой палатке и участвовал в подобных трапезах, когда три человека сидят на скатанных спальниках среди разбросанной в беспорядке одежды и перед одним стоит продуктовый мешок, а перед другим – кухня, тот способен лишь удивляться тому, что в такой обстановке вообще удается что-нибудь отыскать.

Стоит снять рукавицу, чтобы развязать или завязать продуктовый мешок, как она при малейшем неосторожном движении в мгновение ока исчезает. Пальцы начинают мерзнуть, а ты не можешь ее найти, как ни шаришь вокруг. То же самое относится к ложкам и кружкам. Добавьте к этому, что в палатке царит полумрак, в котором с трудом удается что-нибудь различить, и тогда легко понять, почему пропавшие вещи отыскиваются только после еды, при сворачивании лагеря. Поиски затруднены еще и тем, что в такой мороз не хочется браться голыми руками за холодные предметы, тем более что вслепую их и не узнать, если только ты не научился уже распознавать их наощупь.

После завтрака мы все вместе прошлись к бухте Кресчент – хотелось получить общее представление об острове и собрать образцы пород. Остров был сложен из обрывисто падающих пластов твердого зеленого кварцита, почти со всех сторон ограниченных крутыми утесами. В глубине бухты склон был более пологим. Большая коричневая прогалина на нем, покрытая гуано, свидетельствовала о том, что на острове гнездится или гнездилась когда-то небольшая колония пингвинов Адели.

В самой низкой точке этой прогалины мы набрели чуть позже на трупик пингвина Адели, привязанного веревкой за лапу. Птица лежала лицом к морю, натянув веревку до предела – немой укор жестокой забывчивости, из-за которой несчастная была обречена умереть, видя и слыша свою родную стихию, где все ее желания были бы удовлетворены.

Второго августа мы сняли лагерь, перепаковали сани и отправились в обратный путь. Погода не предвещала ничего хорошего, поэтому мы взяли курс на ближайшую к нам точку на мысе Адэр, находящуюся в нескольких милях к югу от ледника Уорнинг. Лагерь мы разбили на ровном участке припая под утесом. Заструги вокруг нас, направленные в диаметрально противоположные стороны, не позволяли судить о преобладающем здесь направлении ветров. Сильный порыв ветра, налетевший вскоре после того, как мы остановились, заставил нас передвинуть сани к северной стороне палатки. Южная, считали мы, вполне надежно закреплена снегом, наваленным на борт палатки. Решив, что мы достаточно обезопасили себя от атак ветра и с юга, и с севера, мы залезли в палатку в надежде отдохнуть, насколько это позволят влажные спальники.