Александр Бенкендорф - Записки Страница 28

Прежде чем говорить о наших действиях, нынешних и предстоящих, уведомлю тебя, что слова твои о свидании с Лористоном возродили мой дух. Мы здесь уже боялись, как бы оно не оказалось предисловием к миру. В сей грустной мысли нас утвердило то обстоятельство, что Ливен, который должен был ехать через несколько дней, отложил свой отъезд. Его, как ты знаешь, назначили послом в Лондоне; недаром говорится: дуракам счастье! У нас тоже дважды были парламентеры, но был отдан приказ стрелять в воздух, и с тем разговоры прекратились{126}.

Сейчас мы занимаем Владимирскую дорогу (там пятьдесят человек); на Ярославской — казачий полк под началом майора Победнова{127}, на Дмитровской — казачья сотня, стоящая в Виноградовке; на Клинской дороге, в Черной Грязи, — два казачьих полка под командованием Василия Дмитриевича{128}, которому в подкрепление даны четыре эскадрона Изюмского полка, и лейб-казачий полк, образующие в целом вверенную мне бригаду. В нескольких верстах от меня — наш храбрый генерал Винцингероде с драгунами Казанского полка, казаками Тверской милиции и двумя пушками. В Воскресенске находится 150 казаков, в Волоколамске — 250, а между Сычевкой и Гжатском полк Чернозубова{129}.

Менее чем с тремя тысячами конных трудно без риска занимать обширнейшее пространство. Вкупе мы слишком слабы, чтобы противостоять движению неприятеля, и нам осталось только прятать свои силы, рассеивая их, и беспокоить врага со всех сторон. Со времени оставления Москвы мы взяли более семи тысяч пленных и больше сотни офицеров. Несколько дней назад я воротился из окрестностей Можайска, Рузы и Гжатска. У меня под началом были лейб-казаки и полк Чернозубова; в течение целой недели наши вылазки были на удивление счастливы: я потерял всего-навсего одного офицера и двенадцать рядовых убитыми и еще около двадцати человек ранеными! Все казаки приобрели немалое состояние, захватывая обозы, груженные московской добычей, экипажи, лошадей, женщин, так что в конце концов мы стали и впрямь походить на разбойников с большой дороги. Партия свежих лошадей для четырех кавалерийских полков, шедшая из Ганновера{130}, попалась к нам в руки, что стоило трех вестовых. Мой брат{131}, три недели назад произведенный в майоры, был в этом деле и пока не возвратился, находя сие ремесло забавным.

Не могу тебе передать, любезный друг, какую храбрость выказывает русский крестьянин. Надобно видеть их рвение, их ожесточение против французов, оскверняющих наше отечество. Неприятель несет неслыханные потери со всех сторон.

Только что получил известие о том, что Иловайский двигается вперед; я также выступаю незамедлительно. Пока не отваживаюсь верить отрадному известию о том, что французы недавно оставили Москву.

Обнимаю тебя от всей души. Лев здесь, он майор{132} в бригаде Винцингероде; постараюсь изыскать средства и сообщить тебе наши новости{133}.

4(51){134}

Москва, 14 октября 1812

Мы имели несчастие потерять превосходного, храброго начальника, генерала Винцингероде; он попал в плен вместе с бедным Львом накануне оставления Москвы. По неверным донесениям казаков они продвинулись слишком далеко вперед и, увидев поблизости неприятеля, решили действовать в качестве парламентеров; их отвели к маршалу Мортье, в то время коменданту Кремля, и, как я узнал, объявили пленными и в этом качестве увели с собой. Это настоящее бедствие как для Москвы, так и для задачи преследования неприятеля. Мы вступили сюда вечером 11-го числа. Город был отдан на расхищение крестьянам, которых стеклось великое множество, и все пьяные; казаки и их старшины довершали разгром. Войдя в город с гусарами и лейб-казаками, я счел долгом немедленно принять на себя начальство над полицейскими частями несчастной столицы: люди убивали друг друга на улицах, поджигали дома. Наконец все утихло, и огонь потушен. Мне пришлось выдержать несколько настоящих сражений. Город, разделенный мною на три части, вверен трем штабным офицерам. Дворники исполняют обязанности будочников; крестьян, мною задержанных, я заставил вывозить трупы людей и павших лошадей. Вход в Кремль для всех закрыт, чтобы народ не видел бесчинств, учиненных в церквах. Огромность города, малое число состоящих в моем распоряжении людей, винные погреба и запасы соли, отданные на разграбление крестьянам, — все сие делает весьма затруднительными обязанности полицеймейстера. Я с нетерпением ожидаю прибытия какого-нибудь начальства и войск и того времени, когда я смогу оставить эти развалины, при виде которых разрывается сердце.

Все русские, состоявшие на службе у французов, взяты мною под стражу, у всех них отобраны документы. Наши раненые, оставленные здесь в разных домах, собраны в одно место и обеспечены продовольствием. Около трех тысяч раненых французов взбунтовались; они разоружены и накормлены; дети в Воспитательном доме также больше не умирают с голоду. Мы нашли здесь около тысячи здоровых французов. Их поспешное отступление из Москвы должно быть следствием какого-то события, нам неизвестного. Они пошли по Коломенской и Смоленской дорогам; наши казачьи партии постоянно беспокоят их, нападая со всех сторон, но эти действия ведутся слабее, чем было бы при Винцингероде. Стены Кремля частично взорваны; церкви невредимы, кроме той, что примыкала к Ивану Великому, сама же колокольня устояла. Вид города внушает ужас. Говорят, что Франц II умер, эрцгерцог Карл стал регентом и Шварценберг со своей армией отозван в Вену. Это было бы важным событием{135}.

5 (52)

Мариенвердер, сего 8 января [1813]

Будучи нездоров уже две недели, я готов был забыть об усталости ради свидания с лучшим другом и решил вчера направиться к тебе и следовать под твоим началом в Штаргардт. Сегодня утром все переменилось, и наш добрый генерал Сабанеев{136} с обычным в подобных случаях бешенством сказал мне: "Если желаешь, отправляйся к Воронцову и отвези ему отмену приказания двигаться вперед". Мы полагали, что ты находишься в Штейне, а ты на десять миль далее. Итак, я лишаюсь счастия тебя увидеть, любезный друг, и, проведя весь день в надежде заночевать у тебя, принужден остановиться на ночлег у старого генерала Рахманова{137}.

Вот событие: адмирал, главнокомандующий корпусами Витгенштейна и Платова, хотел снять осаду Данцига и продвинуть вас к Штаргардту и далее. Витгенштейн сказался больным; тогда, испугавшись, армию адмирала определили на зимние квартиры, чтобы Витгенштейн мог действовать свободно. У него под началом состоят пруссаки, но Платов должен уходить прочь, если хочет. Витгенштейн завтра приедет в Эльбинг и, как рассказал мне дежурный генерал, предпишет мне состоять при генерале Йорке. Итак, завтра я должен возвращаться в Эльбинг. Они утверждают, что Данциг сдастся Платову; не хватало еще, чтобы казаки брали крепости{138}!