Иннокентий Смоктуновский - Ненавижу войну Страница 28

- Ну вот это ладно, давно бы надо так! - И это все действительно было бы хорошо и славно, если бы я не узрел в поведении сержанта странную жажду заставить солдата говорить. Сержант был неутомим, и этот его хрипловатый голос, манера настаивать что-то скрывали за собой, где-то уже, вроде, были, звучали, но где и что именно, никак не давалось собрать во что-то предметное, определенное. Совсем не взрослые всхлипывания солдата, казалось, только распаляли сержанта. Он добился своего: оттепель пришла. Через нагромождение хлипи и стонов стало прорываться порою нечто вроде осмысленных звуков, и нам теперь уже сообща удалось уловить суть рваных причитаний солдата: он удерживал друга, тот ничего не слушал, потому что устал... потому не выдержал... устал... сошел с ума. Наконец становился понятным тот спасительный шквал огня нашего орудия - их было двое.

- Ну, теперь-то уж что... Слышишь, успокойся! Может быть, глоток водки выпьешь. Вы что... давно были вместе в расчете?.. Когда вы пришли сюда?.. Снарядов у вас нигде больше не осталось, а? Ну-ка вспомни, вы к кому были приданы? А ты знаешь, что ты всех нас спас, дорогой? - И еще навал всяких вопросов, увещеваний. Голос хоть и выговаривал всякие добрые хорошие слова, но хрипел, становился противным, гундосым, неприятным. Что он навалился на этого несчастного? От одного голоса убежишь куда глаза глядят. Однако я слушал и смотрел со все возрастающим недоумением на обладателя этого "ржавого наждака". Что-то было связано у меня с ним и это "что-то" было совсем рядом... Но что? Хоть "матушку-речку" пой - не мог припомнить, как ни смотрел, ни прислушивался...

- Полно, полно... А мы ведь до сих пор так и не знаем, как тебя кликать, звать-то тебя как?

- ...ле-те, нег... те-не...

- Какой такой "те не" - таких и фамилий-то не бывает на свете. Может, я неправильно понял, говори яснее... Как?

- ...те, неле... теге...

- Тенелев? Терентьев?

- Не-ет... Те-ле..негин...

- Теленегин... Телегин?! Ну, брат, дела! Телегин! - произнес сержант эту фамилию так, словно произносил нечто высокое, чему невозможно подобрать ни цены, ни измерений, настолько оно редко и прекрасно. - Какая замечательная фамилия - Те-ле-гин! А нервы у тебя, просто скажем - никуда не годные, как у Раз-ва-лю-хина какого-нибудь! Это не дело, брат, нет, ты уж извини!

Слушая нехитрые, доморощенные доводы сержанта, я вспомнил наконец, не мог не вспомнить. Невероятно, невероятно! Ай-яй-яй! Он замечательный человек и другого определения ему нет... И голос его такой славный, с надорванными обертонами, прямо скажем, задушевный, право, какой-то. Ах, какое счастье, что есть такие хрипуны на белом свете и до всего-то им дело, забота и разуменье. Да, да, это - он! Он запал в память с одного привала, когда мы шли на запад и тылы не очень успевали за нами. Наша кухня, проплутав где-то, привезла все холодное, и сержант этот достойно и просто выговаривал интенданту-офицеру, едва ли не капитану, точно не помню, что они обязаны быть всегда вовремя, готовыми и в кондиции, и упрямо твердил: "Не дело, капитан, не дело, извини". Я еще подумал тогда: вот я - старший сержант (правда, различие это не очень уж и велико, а если честно говорить никакого), а вот так говорить и вести себя с начальством, прямо скажем, не смог бы - слаб в коленках. Теперь хотелось подойти и сказать ему что-нибудь хорошее, душевное. Ну да что ж... ладно. Будет талдычить: не дело, брат, не дело... Ладно, действительно не дело, да и к чему. Сентиментальность - все это сахар, патока. Человек как человек... и голос-то ржавый... в дрожь бросает.

Между тем двор, дорогу, амбары и лощину погрузило теперь уже в настоящую, глубокую тишину, и хотя желанная гостья эта пришла вдруг - никто не удивился ей. Она давно должна была быть, но что-то вот уж слишком долго тянула, и оттого казалось, что уж теперешняя, наконец-то пришедшая, она не может, не должна таить в себе что-то там еще, кроме нее самой. Разговаривали шепотом, но все было слышно и понятно. В растворившуюся благодать расстояние могло донести громко гортанные голоса наших неудачливых недругов из-за полотна дороги, но и этого не происходило - и они надорвались, должно быть, хоть и "высшая нация", а ведь тоже, поди, достукались с этим их дурацким "Дойчланд, Дойчланд юбер аллес", и сейчас ночевать в поле на снегу не очень-то сподручно, потому, должно быть, и перли напролом - в дома, в тепло, хотелось вздремнуть с уютом, а вот поди ж ты - откуда ни возьмись, как черт из рукомойника, русская братия - сама не спит и другим не дает. Да-да, чего-чего, а это мы иногда умеем!

Ну, да не о том речь. Стало действительно тихо - так вот, наверное, было в мирной жизни. Мирная жизнь - что это? Какая она? Прекрасная? или обыкновенная, простая жизнь, а весь этот теперешний кошмар - лишь сон... Но нет, это была такая военная обстановка, такая жизнь, похожая на кошмар. И стало вдруг всех жалко: и Телегина с его несдюжившим другом, и соседа, загородившего меня от взрыва гранаты, и сержанта с его неуемной жаждой выжить, и самого себя, так как по всему выходит, что завтра (то есть уже сегодня), может быть... И стало жаль даже всех тех, за полотном железной дороги - какого черта они не сдались там, в городе-крепости Торунь? И им было бы сейчас хорошо - спали бы где-нибудь в помещениях, отведенных для военнопленных, и мы все были бы целы.. А так вот, поди ж ты, все наоборот нехорошо! А тут еще совсем непонятно - куда подевались остальные? Треть ранены или легко задеты, но и вместе с ними всего десять человек! И больше никто не подходит. Неужели все... Раненые оставались с нами, да им, собственно, и некуда было уходить - кругом враг, и они вынуждены были разделить участь всех нас, уцелевших. Так казалось мне той ночью, однако приходившее утро принесло с собой некоторые загадки, которые я до сих пор так и не сумел разгадать.

Долгая ночь, отнявшая у нас понятия цены, жажды жизни, уходила нехотя, вдоволь желая насладиться тем, что ей так недурно удалось. Брезжущий рассвет, стесняясь, не спешил к страшным плодам своей предшественницы и сперва робко, издали обозначил только светлую бурость построек и груды серых шинелей вповалку во дворе и между амбарами. Должно быть, прошло страшно много времени?

- Слушай, скажи, пожалуйста, я что-то ничего не понимаю... это что же... все наши, что ли?

- А то чьи же... Конечно, они. Отдыхают!

- Когда же это их всех?

- Вот те раз - ночь целую месили, а ты - "когда же..." Артналеты те, да крупнокалиберные с насыпи приговорили здесь многих. Долго ли умеючи-то? Время было...

- Так среди них и раненые, должно быть, были?

- Конечно, были. Ты от Телегина заразился что ли? Были... Все было. Их собрали и стащили в сарай, легко раненые сами ушли... Не знаю.

- Куда ж они ушли?