Ги Бретон - Лукавые истории из жизни знаменитых людей Страница 28

Когда началась война между Севером и Югом, он, непо­нятно из каких соображений, встал на сторону южан. Однако несколько недель спустя он дезертировал из армии и в дальней­шем отзывался о ней весьма нелестно. «Казалось, у всего этого детского сада не хватало ума, чтобы насадить наживку на крючок. Но от отсутствия ума, похоже, никто и не страдал, потому что в такой среде он им был просто не нужен: это сделало бы их существование невыносимым».

Опубликовав в 1867 году свою первую книгу «Прыгающая лягушка», Марк Твен отправился в путешествие. На пароходе он познакомился с девушкой, путешествовавшей вместе с от­цом, который, однажды пригласив его в свою каюту, сказал: «Молодой человек, у меня сложилось такое впечатление, что вскоре вы попросите руки моей дочери. Поэтому мне хотелось бы узнать подробнее о вашей жизни, вашем состоянии и мно­гом другом. Прошу вас назвать мне имена ваших калифорний­ских друзей, чтобы я мог написать им и задать вопросы, которые сочту необходимыми».

Вежливо поклонившись, Марк Твен ответил:

«Вы совершенно правы. Вы не ошиблись в моих чувствах к вашей дочери. Что же касается моих друзей, я назову вам их имена. В их числе генерал Макком, президент Ледек, полковник Барнес. Этого достаточно? Эти господа с превеликим удоволь­ствием наговорят вам обо мне с три короба, как сделал бы и я в подобных обстоятельствах».

Некоторое время спустя Марк Твен женился на его дочери.

Жена оказывала на Марка Твена огромное влияние. Он всегда давал ей первой прочитывать свои рукописи, прилагая к ним письмо, и она сообщала ему свое мнение тоже в письмен­ном виде. К несчастью, ей не всегда нравился юмор мужа. Она вычеркивала, например, такие словосочетания, как «зеленый рубин», о котором Марк Твен упоминал в одном из своих рассказов. Соглашаясь, он говорил: «Я вычеркну из текста упоминание о зеленом рубине, но ведь рассказ сильно проигра­ет от этого. Зеленые рубины ведь это что-то новенькое...»

В нем, как и в отце, всегда была тяга к каким-то немыс­лимым проектам. Однажды, спускаясь вниз по Роне, он заметил вдалеке горную цепь. В ее очертаниях он усмотрел «благород­ный лик, обращенный к небу». Он окрестил его: «Наполеон, мечтающий о мировой империи». Воодушевленный, он поду­мал о том, что из своего открытия он мог бы извлечь выгоду и что это зрелище могло бы привлечь сюда не меньше туристов, чем на Ниагару.

К счастью, ему не удалось реализовать этот проект, что позволило ему сохранить свое состояние...

После публикаций «Похищение черного слона», «Приклю­чения Гекльберри Финна», «Вильсон-дурак» (что отнюдь не было политическим памфлетом) его имя стало известным во всем мире.

Однажды один из его почитателей, считавший, что внешне похож на писателя, прислал ему свою фотографию. «Что вы думаете насчет столь поразительного сходства?»—спрашивал он в письме. Марк Твен ответил: «Ваша фотография похожа на меня больше, чем я сам. Поэтому я вставил ее в рамку и повесил в ванной комнате вместо зеркала, чтобы, смотрясь в нее, бриться по утрам».

Марк Твен не мог укротить свой юмор. Однажды на бан­кете в честь генерала Гранта его попросили выступить. С воодушевлением он заявил, что будущее Соединенных Штатов лежит пока в трех или четырех миллионах колыбелей. В одной из них находится младенец, который в один прекрасный день станет генералом-аншефом. «Сейчас, возможно, он предприни­мает стратегические усилия, пытаясь запихнуть себе в рот боль­шой палец ноги».

Публика в смущении умолкла, не осмеливаясь взглянуть на генерала Гранта, известного своей суровостью. Потом Марк Твен заговорил о самом старом солдате: «56 лет назад генерал Грант пытался предпринять такую же операцию...»

Гости были совершенно шокированы. Но Марк Твен закон­чил фразу следующими словами: «Ребенок обещал стать лич­ностью, и вряд ли кто из присутствующих усомнится в том, что ему это прекрасно удалось». Ему аплодировали...

                                                                 * * *

Однажды Марка Твена ограбили. Воры унесли столового серебра на несколько сотен долларов. На следующий день Твен прикрепил на дверь своего дома следующее объявление: «Уве­домление для будущих воров. С сегодняшнего дня столовое серебро заменено мельхиоровыми приборами. Столовые при­боры и прочую домашнюю утварь вы найдете справа от входа, рядом с корзинкой, в которой спят черно-белые котята. Если вам понадобится корзинка, положите котят на коврик, он лежит немного левее. Постарайтесь сделать это осторожно, чтобы не разбудить их. Не шумите. У меня очень чуткий сон. Тапочки стоят в прихожей рядом со штуковиной, в которую кладут зонты».

Однажды, зайдя к художнику Уистлеру, Марк Твен подо­шел к только что законченной им картине и сказал:

—    На вашем месте, г-н Уистлер, я бы убрал вот это.

И сделал вид, что стирает облако.

Взволнованный художник воскликнул:

—    Осторожно, картина еще не высохла.

—   Ничего,—спокойно ответил Марк Твен.— Я в перчат­ках.

Но однажды Марку Твену пришлось встретиться с еще большим насмешником, чем он сам. В книжной лавке ему приглянулся четырехдолларовый томик, и он решил купить его. Прежде чем заплатить, он сказал продавцу:

—   Как журналист, я, конечно, имею право на скидку, не правда ли?

—   Безусловно, — ответил тот.

—   Позвольте заметить, что я являюсь также автором нес­кольких романов, и поэтому цена для меня должна быть тоже снижена.

—   Хорошо, согласен.

—   Кроме того, я являюсь акционером вашего торгового дома и поэтому в соответствии с уставом пользуюсь 20-процентной скидкой.

—   Договорились.

—   Наконец, разрешите мне представиться... Когда вы уз­наете мое имя, то, конечно, сделаете мне дополнительную скидку. Меня зовут Марк Твен. Итак, сколько я вам должен?

— Вы ничего не должны, мой дорогой метр. Пройдите в кассу, вам сделают отметку в кредитной карточке: это я вам должен целый доллар.

В 1908 году, когда Марк Твен был избран доктором Окс­фордского университета, одна газета сообщила о его кончине. Марк Твен направил главному редактору этой газеты письмо, состоящее из одной-единственной фразы: «Слухи о моей смерти кажутся мне сильно преувеличенными»...

Незадолго до своей смерти в 1910 году на своей вилле в Рединге (штат Коннектикут) Марк Твен говорил друзьям: «Мне понадобилось 15 лет для того, чтобы понять, что у меня нет никакого литературного таланта. Но было слишком поздно. Я уже не мог отказаться писать, мои книги сделали меня знамени­тым».

Это не просто смешное высказывание. Как известно, у Марка Твена в общем-то совсем не было художественного вкуса и он не мог оценить произведение искусства. Он предпочитал лубочные картинки полотнам Рафаэля, а Тинторетто и Тициана считал мазилами. Самые тонкие романы заставляли его лишь недоуменно пожимать плечами. Признанные во всей Европе произведения, по его мнению, мало чем отличались от расска­зов краснокожих. Тристана, например, он считал не умнее бизона, а Изольду сравнивал с «индианкой, готовой следовать за самцом, на поясе которого болтается больше всего скаль­пов».