Владислав Лебедько - Хроники российской Саньясы. Том 2 Страница 28

Я хочу еще немного о восточной медицине рассказать. Пять лет в восточной медицине идет обучение таким вещам, как фитотерапия, различные прижигания, прогревания, рефлексотерапия, массаж — сто восемьдесят видов, звукотерапия, цветотерапия, запахотерапия и так далее. Потом идет еще двенадцать лет, когда идет работа с табличным материалом. Таблицы, таблицы, таблицы… Как составляется рецептура, биоритмология организма, растений, виды животных, различные виды и принципы сопоставлений, особенности географических регионов…

В: Можно ли сказать, что в процессе обучения все эти знания интегрировались в вас и теперь вы обладаете неким интегральным видением человека? Работая с конкретным человеком, вы ведь не вспоминаете табличные знания, а видите ситуацию в целом, — так?

Г: Да, почти так, но не совсем. Наши отдельные проявления дают всю информацию об организме. Поэтому, если ты хочешь помочь конкретному человеку, тебе необходимо понять, почувствовать его сущность. Всегда ищется первопричина его состояния. Необходимо сопереживать человеку, слиться со всеми его ощущениями.

Одна из легенд об Авиценне гласит, что он мог полностью определить состояние человека по шерстяной ниточке, которую этот человек держал в руке. Авиценна, когда был уже стар и не мог смотреть каждого в отдельности, натягивал ниточки из овечьей шерсти, а сам сидел и дергал за эти ниточки, каждую из которых держал в руке (не знаю — в правой или левой) пациент. Дергая за каждую ниточку, он говорил, что нужно этому пациенту делать. Одна бабушка устала сидеть (видимо ниточек было много), ушла и привязала ниточку к спящему котенку. Авиценна подергал эту ниточку (он не видел кто там) и сказал: — «А этот пациент устал и ему нужно срочно дать молока». Вот уровень сопереживания!

Когда мы работаем с ребенком… Ну, во-первых, что бы с ним не было, как бы от него официальная медицина не отказалась, однозначно ясно, что ему нужно помочь. Это уже неотъемлемое состояние, когда становишься профессионалом. Как этому маленькому человеку, этой сущности помочь? Он в будущем только станет человеком, а сейчас он — сущность, которая сама выбрала такую судьбу, и раз так случилось, что он попал к тебе, то ты можешь ему помочь. Но через некоторое время работы мы поняли, что можем помогать детям, которые находятся в очень тяжелых состояниях. У нас есть ребята с повреждением спинного мозга, есть ребята, у которых отсутствует большая часть головного мозга, и все равно они начинают сидеть, стоят, ходить, самообслуживаться… Потому что мы знаем как. За всем этим, конечно, стоит очень напряженный труд.

Мы, например, научились наращивать кости. Нашли законы, по которым это происходит, и даже сделали эти законы понятными для европейского сознания, не манипулируя восточными терминами. Можно вызвать процесс образования локального нароста на костях. Не заменять это трубочками и шарнирчиками, а именно создать нарост. Ведь кость это, по сути дела, пьезокристалл, где вырабатываются сигналы. И скелетные мышцы дополняет свою деятельность еще за счет этого импульса, идущего непосредственно на нервную систему мышцы. А сухожилие, оно гораздо крепче, чем мышца, потому что оно является накопителем той энергии, которая выдается костью. Эффект получается как у пьезозажигалки. И большинство заболеваний накладывает свой отпечаток как раз на косточки. Так что кости, на самом деле, являются дублирующей нервной системой… Можно, конечно, посмеяться до чего мы докатились, но с другой стороны мы начинаем работать с костями и получаем поразительные результаты. За счет работы именно с костной системой парализованные конечности начинают двигаться. Это невозможно, с точки зрения европейской медицины. И мы эти результаты никак не афишируем. Родителям не нужно знать, как и за счет чего мы получаем результат. Им достаточно знать, что их ребенок станет таким же, как и их сверстники.

В: Вы передаете кому-то свои Знания?

Г: Нет.

В: Почему? Нет желающих?

Г: Желающие-то есть. Но мне запретили передавать. Я практик. Есть люди, которым можно и нужно передавать Знание, а есть люди, которые должны давать лишь какие-то элементы, но не давать все в целом. Человек не может быть и постоянно работающим практиком и преподавателем одновременно

В: А почему вам запретили?

Г: По каким-то своим причинам. Все мои попытки такой деятельности не приносили пользу тем людям, кому я пытался что-то передать. Вообще, в этой Школе есть градация: одни должны работать, другие должны учить. Мне же все равно все, из чего состоит Школа, не передавалось. Я прошел все годы обучения без грубых ошибок и нашел то, что я действительно должен делать. Я на своем месте. Я сам выбрал эту судьбу. Ты должен быть там, где ты необходим, — именно это ощущение дается в Школе в конечном этапе обучения…

Глава 5. Сергей Неаполитанский

Впервые я познакомился с Сергеем Неаполитанским в восемьдесят девятом году. Тогда во Дворце Культуры Связи проходили лекции Неаполитанского, которые я посещал несколько месяцев. Это были одни из первых открытых лекций по вопросам духовного развития. То, о чем рассказывал Сергей, вдохновляло на работу над собой. Я во многом обязан Сергею и другим, с кем я тогда встречался и кто пробудил во мне желание к ежедневным многочасовым занятиям практикой. Тогда — в восемьдесят девятом — это была йога (по перепечаткам) и многочисленные упражнения, которые описывал на своих лекциях Неаполитанский.

Потом я нигде его не встречал и не знал его координат. Лишь недавно я узнал, что у нас есть общие знакомые, через которых я и связался с Сергеем…

Апрель 2000

Сергей: Мое детство прошло в Новгородской области. Где-то начиная с трех лет родители отвозили меня туда на шесть-семь месяцев в год. Это была деревня на берегу реки. Вокруг был лес. Я очень много бродил по лесу, и передо мной постепенно открывалась совершенно другая реальность. Реальность других существ. Я воспринимал деревья, воду, солнце, воздух, как живых существ. И эти живые существа мне помогали, поддерживали меня в трудные минуты. Это был колоссальный опыт, и до сих пор передо мной всплывают те картины масштабности и многомерности мира, в котором мы живем. Наверное, это было связано с каким-то прошлым опытом, потому что ни родители, ни кто-либо другой не обучал меня такому способу восприятия. Но природа для меня открылась, как живое существо, — как мать, как отец, как моя семья. И всегда, уже позже, в сложные минуты я обращался к природе, я уезжал из города, и лес, поля, море, горы давали мне огромную силу, давали энергию для самопостижения, для постижения Космоса… Это был первый опыт, и он был очень длительным. До четырнадцати лет я жил этими переживаниями.